— Гонишь, — без особой уверенности сказал Илья.
— Так и знал, что не поверите. Но я, вот, вспоминаю, и леденею
сам, — обиделся Ян.
— Жутко! – восторженно оценил Борис. – А дальше что?
— Она пальцем указала на наш дом и к соседям – юрк! И через
месяц – пожар. Оно меня предупредило, а я не понял. И как только
рука исчезла, так и котенок смолк. Не было там никакого котенка,
вот. Оно меня так приманивало.
— И как рука может мяукать, если у нее рта нет? – спросил Илья,
и я пихнул его в бок, чтобы не мешал мелким бояться.
Рассудительный Илья помолчал-помолчал и выдал:
— Наверно, это смерть была такая. Я никому не говорил, но видел
ее. Не руку, смерть.
— Да ну? – напрягся я, потому что Илья был не очень склонен к
сочинительству.
Борис аж заерзал на животе.
— И какая она? Прям как скелет, и с косой?
Илья мотнул головой.
— Мне было четыре года. Деда парализовало, и он две недели лежал
у нас и мычал, говорить больше не мог. Я боялся его воплей, и
родители взяли меня к себе в спальню. Ну и вот просыпаюсь я ночью в
туалет, поворачиваю голову, а дверь открыта, и там женщина стоит.
Волосы черные длинные, лицо белое, как у вампира, губы черные. И
вот она молча указывает на выход, а потом плавно так уходит. Меня
от страха парализовало, наверное, как Яна, я никуда не пошел,
второй раз заснул и сделал лужу. А дед через день помер.
— Бр-р-р! – Тимофей весь затрясся и наконец высунул палец из
носа. – Я тока слышал всякое странное, но ничего не видел. А
бабушка видела! Говорит, проснулась от того, что кто-то играет на
губной гармошке, пошла ночью в туалет. А он, как вы поняли, в конце
огорода, а там – немцы! Сидят, вражины, у костра, варят что-то в
котелке. Три человека, один в гармошку дует. Бабушка как заорет!
Немцы на нее посмотрели и растаяли, а звук гармошки остался еще
минут на пять, так-то.
Во мне пробудилась память взрослого, вспомнилось: «Немцы, как
жить дальше?» — но я не стал портить впечатление смехом,
остальным-то было страшно, даже Илья проникся.
— Это потому, что где-то в огороде немцы закопаны, — объяснил
Тим. – В войну убитые. Неупокоенные.
— Надо нормально захоронить, — предложил я.
— Да кто копать-то будет? Бабушка не хочет. Говорит, так им и
надо.
— А ты скажи, что у немцев есть жетоны с номерами. За такой
жетон родственники погибшего от двадцати долларов платят, — сказал
я услышанное когда-то, насколько это правда, не знал.