— Живи, Чума. – улыбнулся я. – Просто будь человеком и с этим
вот дерьмом, — я кивнул на сигареты, — завязывай.
— Так нафига?
— Откуда мне знать, если это был не я?
— Да ясно, что не светишься, я не растреплю, зуб даю! Но
спасибо, бро. Ты реальный пацан, хоть и долбанутый. Я, типа, должен
тебе.
— Ничего ты не должен, а если и да, то не мне, — улыбнулся я,
протянул руку. – Мир?
— Да понял я, не тупой. – Он пожал руку. – Спасибо, кароч. Мир.
Если кто наедет, ты это, говори.
— Ты еще не вкурил, что я могу разрулить любой наезд?
— Ну типа да. Хошь, петушка нашего зачмырю? Всех достал,
падла.
— Да пусть живет. Любку лучше не трогай, жалко ее, дуру.
— А, эт да. Дура дурой. И страшила. Но не буду.
Так мы и разошлись. Илья, что дежурил у торца школы и следил за
нами, чтобы дать сигнал остальным, стоящим на стреме, сразу же
подошел.
— Чего он хотел?
— Помириться, — почти честно ответил я.
Прозвенел звонок на урок, и мы рванули в класс.
А на большой перемене, как водится, отправились в столовую, где
я и объявил, что с Чумой у нас теперь мир. Рамиль сверкнул глазами,
ударив кулаком о кулак. Гаечка задумалась и уронила:
— С чего бы это?
— Он отбитый, но не тупой, — объяснил я. – Понял, на чьей
стороне сила. А значит, выгоднее дружить, а не воевать. Может, за
ум возьмется.
Я попытался ему внушить это во время нашего разговора, но не был
уверен, что подействует, с волей у Чумы все в порядке, а под мое
влияние попадают только слабые.
Интересно, способность влиять на людей прокачивается? Было бы
здорово расширять возможности по мере того, как становлюсь сильнее.
А вдвойне здорово было бы научиться влиять на гнилушек и делать из
них нормальных людей, но это на грани фантастики, хотя…
Случались и более удивительные вещи.
Учебный день прошел спокойно. После разговора с Чумой я
испытывал неописуемую легкость. Словно все это время за мной
наблюдал снайпер в коллиматорный прицел, а теперь он ушел, и
остался только чувак с биноклем, который не может причинить вреда.
И даже скорая покупка дачи уже не нависала дамокловым мечом.
Словно кто-то расколдовал наш ряд у двери, и он перестал
считаться отстойным, над нами больше не нависало облако
враждебности, и дышалось свободнее.
Получается, у меня осталось два с половиной доброжелателя:
Райко, Баранова и Семеняк, причем последняя – и есть половинка:
куда Баранова, туда и она.