— Все хохочите? — непонятно откуда появилась Маша. — Мы так до
холодов не управимся.
— Фух, — иронично схватился за сердце Сашка. — Откуда ты
взялась? Одно другому не мешает, а вообще... Знаешь, с чего
начинается любая стройка? Директор строительной компании скажет,
что с фундамента, а каменщик или монтажник, например, смело заявят,
что с туалета. Может, построим уже наконец? Холодновато бегать в
кусты.
— Делайте, если надо, — шмыгнула носиком Маша. — Вот последние
три пролета закончите и приступайте к рытью ямы. Только,
пожалуйста, побыстрей. Зима придет, не заметишь как.
— Знаешь что, — обиженно выцедил сквозь зубы Пашка. — Ты ведь
сама не разрешила рубить деревья внутри периметра лагеря, а также
вокруг него. Сказала, это естественная маскировка и стратегический
запас ресурсов. Нам приходится таскать бревна с утра до вечера.
— Да знаю я всё, — печальным голосом ответила девушка. — Говорю,
чтоб не расслаблялись. Принесла пакет макарон на ужин и половину
банки говяжьей тушенки. Борис Валентинович с вами любезно
поделился.
***
Станция Бякино снова открыла свои двери для всех желающих
бесплатно переночевать в безопасности. Выжившие бродяги, как и
раньше, по собственной воле делились провизией и выкладывали
небольшую часть своих продуктов на общий стол. Те, у кого их не
было, приносили с собой дрова из леса, сухостой или просто упавшие
ветки деревьев. Брали немного крупы или вермишели из общих запасов
и варили себе ужин.
Маша живет в каморке Сережи, чему тот поначалу был очень рад. Но
после нескольких дней совместной жизни стал подозревать, что
комната ему больше не принадлежит. Девушка сделала перестановку.
Передвинула и расширила лежанку, письменный стол выставила в зал
ожидания, а вместо него собственными силами притащила на спине
платяной шкаф из полуразрушенного домика кассирши, что стоял
неподалеку.
Борис Валентинович забрал стол себе. Подвинул к окну и сделал
несколько досок снимаемыми, чтобы днем солнечный свет проникал
внутрь. В нем он хранил свои журналы и грампластинки. Сам же
патефон поставил на столешницу сбоку, дабы не мешала писать.
Все верно, вечерами Борис Валентинович зажигал толстую свечу,
садился на стул у стола и что-то долго писал, на мгновения то
прищуриваясь, глядя в потолок, то грызя колпачок шариковой ручки.
Потом вставал, вырывал листок со своей писаниной, двумя руками
комкал и бросал в разожженную печку-буржуйку.