— После всего, что ты сделала, ты ведь не
рассчитываешь, что сможешь выйти за меня? — процедил старший сын
дома Штиля, возвращаясь ко мне после короткого обхода палубы
корабля.
Я стиснула зубы, сдерживая поток ругательств. Его
слова так ярко напомнили все, что мне пришлось пережить в прошлом,
что захотелось завыть. Нет, конечно я не рассчитываю на твое
благородство! Ведь ты и в прошлый раз, когда я прибыла к тебе по
доброй воле и не устраивала никаких боев, отдал меня другому, как
куклу!
— Однако мы заключили договор, сторона Империи
обязана принять меня и принадлежащие мне острова, а после —
освободить моих родителей! — возразила я ровно то же, что сказала и
в прошлый раз, когда услышала нерадостную новость.
— Верно, но в договоре мое имя не названо. Поэтому ты
выйдешь за одного из моих офицеров — не переживай, он тоже знатного
рода — и таким образом условия будут соблюдены, — Адмирал махнул
рукой кому-то за моей спиной.
Я не оборачивалась — не хотела снова видеть мужчину,
тринадцать лет жизни с которым стали адом для меня. Опустила голову
так, чтобы заляпанные кровью, слипшиеся в комки от соли волосы
закрыли лицо, и широко улыбнулась. Боль, казалось, сейчас разорвет
грудь, вывернет наружу ребра, доберется до сердца и сожмет его, как
дитя сжимает тряпичную игрушку.
Что бы я ни делала, ключевые слова все же были
произнесены, мне никак не удавалось выбраться из колеи, проложенной
в прошлой жизни. Все происходило в точности так же, как в прошлый
раз.
Почти.
Боль заставляла корчиться, со лба катился пот,
пропитывая и волосы, и дорогой шелк, устилающий кровать. Что толку
от этой роскоши, от этого мерзкого балдахина, под которым так
душно, от этих мягких диванов и ковров, в которых утопают ноги,
если ничто из этого не может утолить отвратительную, сводящую с ума
боль?
Я, кряхтя, как старая бабка, перевернулась на другой
бок и подтянула ноги к груди. Боль все еще пронзала, яд расползался
по телу, никто не собирался прийти и вылечить меня, так что я
умирала. И от этой поганой мысли хотелось отвлечься.
Перебирая в памяти свою жизнь — которая, вопреки
расхожей фразе, не спешила проноситься перед глазами, а будто
напротив, пряталась за пеленой тумана — я пыталась понять, сделала
ли хоть что нибудь правильно. Как должно. Но сколько бы не искала,
всякий раз натыкалась на ошибку или пустоту: за тридцать прожитых
лет я не принесла никакой пользы ни родителям, ни брату, ни другим
членам дома. Но, по крайней мере, я оказалась бесполезной и для
своего мужа — это не могло не радовать.