Леон снова со значением хмыкнул. Мол,
судьба выбирает достойных, малявка.
— Будьте здоровы! – сказала я
ему.
— Что?
— Да вы ведь расчихались после
дороги. Или что это был за писк?
Леон прочистил горло, почти зарычал,
видно, хотел напомнить, что львы не пищат.
— Там, чуть в стороне, — староста
потыкал пальцем куда-то за северную окраину деревушки, — спуск к
реке. Но осторожнее: речки у нас бурные, ледяные. Купаться не
советую.
Староста еще некоторое время,
прищурившись, окидывал взором крошечную деревушку, теснившуюся
между холмов. Размышлял, о чем еще стоит рассказать. Однако так
ничего и не придумал.
— Если что понадобится — обращайтесь
ко мне. Ступайте.
Мы с Леоном только и ждали позволения
поскорее свалить. Я схватила саквояж, он подхватил свой багаж, мы
спустились с крыльца и с огромным облегчением разошлись в разные
стороны.
Однако задание, полученное от
старосты, звучало странно: «Присмотритесь». И как я должна его
выполнять? Ладно, первым делом надо заселиться, а там подумаю.
Мастра Морелли с простоватым
обветренным лицом, возможно, и была девицей, но по возрасту
годилась мне в матери. Даже Леон не настолько неразборчив в связях.
Невинности хозяйки дома ничто не угрожало.
— Здесь будешь жить.
Хозяйка проводила меня в комнатку в
конце коридора. Она оказалась тесной и узкой, с одним оконцем,
выходящим на поросший бурьяном склон. На подоконнике скрючились
мумифицированные мушиные трупики, на тумбочке валялся окаменевший
огрызок яблока, под кроватью, потревоженные сквозняком,
перекатывались комки пыли.
— Приберешься, да и располагайся
себе. Ведро и тряпку в чулане возьми. Ну, кажись, все сказала.
Я хотела после дороги привести себя в
порядок, умыться и переодеться, но, видать, не судьба. Пока воды
натаскаю, пока отмою полы… Всю эту грязную работу можно переложить
на плечи моего денщика, да ведь он, прежде чем пошевелить хоть
пальцем, все нервы из меня вынет и на кулак намотает.
Я отыскала ведро и, делать нечего,
побрела по каменистой тропинке вниз, к колодцу, мечтая о том, чтобы
не сдохнуть на обратном пути.
Во дворе бабки Салы, мимо которого
лежал путь, под чахлой яблонькой на скамейке вальяжно развалился
Леон. В чистой рубашке с расстегнутым воротом, выставляя на
всеобщее обозрение мускулистую шею и весьма привлекательные — так
его разэтак! — ключицы.