— Конечно, кунак. Конечно. А ты прикроешь мне спину в
Черкесии.
Я протянул ему руку. Он крепко ее пожал. Мы пришли к соглашению.
Не было смысла распинаться на тему «доверяешь – не доверяешь». Там,
куда мы так стремимся, следует держаться друг за другу. И доверять
абсолютно! Мы оба это отчётливо понимали.
… В Трабзоне оказался не один, а три порта. Первый использовался
в сентябре, когда прибывали суда, груженые орехами, во втором была
якорная стоянка, а третий, в восточной части города у какой-то
деревушки, был до отказа забит суденышками
торговцев-контрабандистов.
Издали он смотрелся, как лес на воде – так много деревянных
мачт, лишенных парусов, торчало над молом. Большей частью они
принадлежали уродливым баркам. Их сотнями клепали на верфях в
Стамбуле. А караваны тащили на местные склады порох, соль, свинец,
слитки индийского булата, тюки с материей, кисеёй и шёлком, иголки
и булавки… И все это грузилось в трюмы кораблей контрабандистов,
готовых бросить вызов русской блокаде и не боявшихся ни бога, ни
черта. За пять лет после введения Россией своих
таможенно-карантинных правил в Восточном Причерноморье, в Трабзоне
сложились, говоря языком моего прошлого мира, устойчивые
организованные преступные группы.
Я полагал, что в окрестности этого порта лучше не соваться. В
заведениях с высочайшей концентрацией утомленных жаждой мужчин и с
женщинами низкой социальной ответственности или, попросту говоря, в
портовых кабаках, наверняка, яблоку негде упасть из-за толпы
настоящих пиратов. Еще в Сухуме на них насмотрелся. Сбежались сюда
со Средиземного моря, почуяв запах добычи. Да и французы
решительной рукой в Алжире искореняли средиземноморскую вольницу.
Многовековому пиратскому бизнесу Магриба пришел конец. Миновали те
времена, когда Европа пыталась откупаться от волков алжирского дея.
Вот и потянулись «джентльмены удачи» в турецкое Причерноморье.
Султан не возражал.
Пароход отдал якоря во втором порту. Мы перебрались в шлюпку,
которая доставила нас на берег. Двухэтажные дома вполне себе
приличного вида стояли вплотную к воде. В проходах между ними
толпились встречающие. Среди них я разглядел Ахмета, моего
знакомого албанца и порученца Стюарта. «Рыбий глаз» нас ждал в
городе, но на пристань не явился. Шифровался.
Стоило нам очутиться на берегу, нас окружила толпа оборванцев,
расхватавших наши вещи. Носильщики вели себя странно: там, где
требовался один, участвовали трое. Самый удачливый завладел трубкой
Спенсера и теперь нес ее на вытянутых руках, как величайшую
драгоценность. Но Ахмет, как ответственный за это безобразие, не
возражал.