Глеб Владеленович, придерживаясь за спинку мягкой мебели, поднялся и с обидой, произнёс, – сынок, не надо повышать на меня голос. Я человек пожилой, и непросто в отцы, а в деды тебе гожусь.
Виновато опустил голову, признавая, что моё поведение недопустимо по отношению к человеку, который воспитал меня как родного сына. За длительный период времени, я никогда не позволял говорить с ним подобным образом. Никогда, до тех пор, пока дело не коснулось морального урода Архангельского. При упоминании лишь одного его имени кровь в жилах закипала, разум отключался, а жаждущее, мстительное сердце начинало непроизвольно стучать, и каждый удар с болью отдавался в ушах, вынуждая действовать более агрессивно и враждебно, даже по отношению к родным безвинным людям.
– Прости, – спустя минуту затяжного молчания, произнёс я. – Не знаю, что на меня нашло. Как будто бы наваждение. Перед глазами всё потемнело.
Интеллигентный старичок, который всегда отличался умением правильно оценивать ситуацию и здраво подходить к решению любого вопроса, приблизился ко мне и постучав по плечу, несмело рассмеялся.
– Мой горячий, вспыльчивый мальчишка.
Поднял глаза полные сожаления на Глеба Владеленовича.
– Пойми, глупый юнец, ты единственный человек, который остался у меня на всём белом свете. Я хочу, чтобы ты прожил долгую и счастливую жизнь.
– Так и будет, не сомневайся, – в ответ на действия своего заботливого старика, который плотно фиксировал своей ладонью моё плечо, положил руку на его могучую спину.
В глазах мужчины появилась надежда, он бодро похлопал меня по плечу, одобряя и приветствуя мой уверенный тон и правильный ход позитивных мыслей.
– Только сначала я заставлю Архангельского ответить за свои злодеяния, – от услышанной крамольной фразы, взгляд мужчины стал более сосредоточенный, надежда окончательно угасла. Он резко убрал руку и, взмахнув головой, обречённо выкрикнул, – месть – не бывает сладкой, пойми, она лишает рассудка, словно самая опасная и смертельная болезнь. Это что сродни безумию.