Поднялся вслед за хозяйкой по крыльцу
и прошел в кухню, большую часть которой занимали печь, деревянный
резной буфет и стол, покрытый белой скатертью. На столе стояло
блюдо с коричнево-золотым пирогом, пахнущим так дурманно, что Стаса
повело — голова снова закружилась, в глазах на пару мгновений
потемнело, а в желудке завыла стая волков. Он поставил воду возле
печки и оперся ладонью о стол, радуясь, что успел вымыть руки.
— Вот сюда садись, — торопливо
захлопотала Мария, подвигая ему табурет. — Ай, как хорошо, что я
тесто с вечера поставила! Утром только яблоки завернула, в печку
сунула да пошла козу доить. А пока подоила, пирог-то уже и испекся…
Как знала, что господь мне гостя пошлет!
— Вы, наверное, для внучки пекли, —
смущенно сказал Стас, чувствуя, что готов сожрать этот пирог вместе
с блюдом и закусить кувшинчиком, из которого Мария только что
налила ему молока. — Даже не знаю, как вас благодарить…
— Да какая благодарность?! — Травница
замахала на него руками и прищурилась, от светло-голубых глаз
разбежались веселые морщинки, и ее простое лицо показалось
удивительно симпатичным — Стаса так и потянуло улыбнуться в ответ.
— Проводишь мою внучку, вот и будет благодарность, другой не надо!
У нас тут, правда, тихо, ни звери, ни лихой народ не шалит, а
только девице все равно спокойнее по лесу не одной идти. Ты вон
парень какой здоровенный, а человек добрый, старая Мария не
ошибается! Да ты ешь, сынок, ешь…
Стас поспешно кивнул, примеряясь, как
бы аккуратнее расспросить про таинственный Флюхенберг, не выдав
полного незнания окружающей действительности. Впрочем, если потом
еще два часа провожать внучку, можно поговорить и с ней! Очень уж
не хочется заявиться в деревню, совершенно ничего не зная про эти
места и живущих здесь людей.
«Флюхенберг… — снова повторил он про
себя. — Слово, кажется, европейского происхождения, но вдруг просто
случайное созвучие? А вот Мария — это уже показатель… Сразу понятен
культурный пласт, и мое имя, возможно, здесь тоже удивления не
вызовет».
Пока травница резала пирог, Стас еще
раз оглядел комнатку. Ни розеток, ни проводов. В углу — кирпичная
печь, от которой до сих пор расходится жар, хотя огонь уже погас.
На стойке буфета глазурованный горшок с крышкой, а на крючках в
углу висит пара сковородок и кастрюлька — все медное, ярко
начищенное, так и сияет на солнце. Окно задернуто полотняной белой
занавеской, по краю вышитой голубыми цветочками, на полу — пестрый
тканый коврик. Чисто, уютно, даже нарядно. И ни одной пластиковой
или эмалированной вещи. Нож — и тот с деревянной ручкой. Но чашка с
молоком, которую ему подвинула травница, выглядит вполне современно
— белый то ли фарфор, то ли фаянс, расписанный умилительными
розочками. Не средневековье на дворе, и то хорошо…