— Шкура? — переспросил Видо,
присмотрелся и похолодел.
Лицо тетки Марии, окровавленное,
искаженное, но узнаваемое, расползалось, словно ветхая ткань,
которую дернули в стороны. А из-под него проступало совершенно
другое, незнакомое женское лицо — широкий, почти безгубый рот,
оскаленные зубы, темная от старости кожа, изрезанная морщинами и
поросшая редкими белесыми волосками.
— Маска… — с трудом проговорил Видо и
поднял руку, упреждая дернувшегося Курта. — Не трогать!
Неловко повернулся и, не чувствуя
ног, доковылял к стонущим на земле рейтарам. Теперь он отлично
видел, кто это. Здоровяк Фриц, недавнее пополнение, и Якоб Одноухий
— ветеран, служивший с Куртом уже лет десять. Ох, как нехорошо им
досталось… Впрочем, бывало и хуже. Серый морок способен выжечь
глаза, оставив кровавую дыру до кости, но только у тех, кто не
защищен благословением Всевышнего. Здесь же… Видо опустился на
колено, аккуратно отвел руки мычащего Якоба, провел рукой над
плотно зажмуренными веками, зашептал молитву. Еще не договорил, как
Якоб начал моргать, неуверенно крутя головой.
— Не бойся, — тихо сказал Видо. —
Господь не лишил тебя света своего. Поплачь, промой глаза слезами…
Курт, придержите Фрица, он мне сам не дастся.
Капитан, кивнув, перехватил запястья
Здоровяка, и Видо повторил молитву. Курт намочил платок водой из
фляжки, протянул Якобу, и тот вытер кровь с ресниц. Теперь стало
окончательно ясно, что полопались лишь мелкие жилки внутри век,
сами глаза уцелели. Хотя страху рейтары натерпелись, конечно. Обоих
била дрожь, у Фрица стучали зубы, Якоб беззвучно шевелил губами, и
Видо одним наметанным взглядом определил «Милосердие Господне». Это
он молодец, это правильно.
— Чтобы оба свечу в локоть поставили
за здравие герра патермейстера, — нравоучительно сказал капитан. —
Если бы вас, балбесов, приложило после малого благословения, так
легко бы не отделались. А вообще без благословения остались бы
слепыми как кроты. Счастье ваше, дурни, что герр патермейстер сил
на защиту не жалеет.
Видо встал, укоризненно глянул на фон
Гейзеля и уронил:
— Ставить за меня свечи — безусловно
лишнее, капитан. Не мне приносите благодарность, а Господу. — И
повернулся к Йохану. — Что там в сарае?
— Человек, герр патермейстер! — бодро
отрапортовал тот. — Виду странного, сам в беспамятстве, растянут на
полу, как свиная туша для разделки.