Навстречу ударил грохот копыт, совсем как тот, что недавно плащом бился за спиной; и сразу следом – истошный вой.
Конная элита, «тигриные дети», личная гвардия французского принца Конде Эгиенского!
Да плевать!
Свистнула, снова покидая ножны – скьявона.
Та самая! И вновь завертелась кровавая круговерть.
– Ты где?! Мой друже, кот Мардук! Спаси меня от этого кошмара наяву!
И скользил на земной площади человечьей сечи, утопая во влажной земле от крови, гнедой жеребец.
А он, мятежный Путник и Идущий по Небу, презревший милостыню венца времени, Джоник и Риккардо, всё смеялся в порыве боевого безумия, совсем как его друг и побратим граф Виландия, сражающийся где-то рядом! И бежали, спасая свою жизнь, защитники Франции, а за ними вдогон неслись воины на взмыленных конях.
Но центр, и другой фланг необратимо провален.
Что ж, пора возвращаться. В свое родное каре.
…Вокруг бегают дети. Кто-то по тротуару с бордюром.
Кто-то катается на роликах.
И что, мужик в годах, идущий сзади меня, болтающий по телефону.
И что, парнишка в кроссовках, он чуть не сшиб меня, на своем бегу.
А вокруг солнечный день стоит в зените.
И там и здесь.
Только там это кровь, а здесь дети и Солнце.
Сука – жизнь?! Зачем ты ровняешь всех под одну гребёнку…
– Мя—у—у—у! – донеслось протяжным воем дикого кота.
Ах ты, мой привидевшийся кот! Вот скотина. Сумел-таки голос подать.
Голос с неба.
С треском распахнулись створки центра Фонтена, изнасилованные залпами французов.
И наружу потекла стальная река, сверкая кровавыми отблесками: латная пехота – гордость и слава Испании приняла вызов!
Рушились с неба цвайхандеры и палаши, от обороняющегося натиска французской кавалерии.
Смыкались щиты, частокол копий терций Строцци грозил широкими жалами.
Но всё было тщетно. Испания погибала.
Спешно уступала дорогу коннице Конде, пехота центральных терций Висконти и Меркадера.
Сам же граф де Фонтен, старый лис и опытный вояка, пятился от наседающих французов конного резерва Сиро, отмахиваясь секирой оставшихся эскадронов. К его чести сказать, потом он был убит, шальной пулей, найдя свою смерть не в постели, а на поле сечи.
Даже я своим конным ударом не смог переломить ход битвы—истории.
Не знаю. Если бы тогда резервным кулаком ударил бы Бек, то, продажная История, повернулась бы совсем по-другому.
Но, как известно, История не любит сослагательных местоимений.