Толкнув массивную дверь, ведущую в детскую, я поняла, что и тут
нет мальчика. А потом страх ещё раз постучался в сердце. На моей
памяти у нас в фирме случалось разное: няни с детьми болели, няни с
детьми тонули, няни с детьми объедались, а потом вместе лежали в
больнице с отравлением, но всё это происходило вместе с детьми. Да
и Гун, хоть и был необщительным, но вёл себя спокойно, как так
получилось, что стоило мне отвлечься на гобелен в коридоре, как
мальчуган куда-то пропал?
Решив пойти обратным путем в сторону столовой, где мы сегодня
обедали под чутким руководством того же самого Минхи, я в полумраке
наступила на что-то и взвизгнула.
— Что это? — взяв в руки нечто, лежавшее на полу, я доковыляла
до ярко-освещенной комнаты и присмотрелась: это оказался пульт от
какой-то из моделей, что уже были разбросаны по детской. И этот
пульт Гун носил с собой последние часа три, значит, это правильный
путь.
Пришлось изрядно попотеть, прежде чем у меня получилось найти
следующую подсказку, но она меня не очень обрадовала. Я долго
проверяла огромное количество ящиков, в которых мог поместиться
маленький мальчик, поэтому, смотря в приоткрытое окно в подсобном
помещении, прекрасно понимала, что упустила достаточное количество
времени и теперь, можно было только догадываться, как далеко смог
удрать сбежавший Гун.
Наплевав на проливной дождь, продолжающийся до сих пор, я
выскочила на улицу через дверь на кухне, вот только незадача: уже
стемнело, а еще в школе мне поставили один досадный диагноз —
«куриная слепота». Ветер с остервенением начал бить моими же
волосами в лицо, а дождь щедро сдабривал влагой асфальт под ногами,
словно от этого был какой-то прок. И неизвестно, сколько бы кругов
по окрестным улочкам мне бы ещё предстояло накрутить в одиночку,
ведь телефон, оставленный Минхи, так же лежал на краю стола, а мой
валялся где-то в груде хлама, что хранился в дебрях сумки, если бы
я не услышала отчаянный писк ребёнка.
Внутри что-то оборвалось. Моя любовь к «цветам жизни» всегда
походила больше на одержимость, как шутили подруги, и я не могла
пройти мимо плачущего ребенка на улице, даже если его родители были
рядом. А услышать подобный плач в темноте, не зная, где толком
нахожусь — подобно смерти.
Я побежала на звук, спотыкаясь о камни и бордюры, проклиная себя
за невнимательность и прощаясь с любимой работой, однако, на мое
счастье, Гун сидел под фонарём в тупичке безлюдной улочки и,
спрятав голову в согнутые коленки, что-то говорил. Мне сложно было
понять его речь из-за дождя, колотящего по крышам окружающих домов.
Только сделав несколько шагов по направлению к нему, я смогла
разглядеть причину таких горьких слёз мальчика: совсем близко, в
паре метров от него, посматривая то на меня, то на Гуна, сидела
большая чёрная собака. Любовь к животным, впрочем, была у меня в
крови так же, как и к детям, но это экземпляр немного пугал,
поэтому я остановилась, пытаясь рассмотреть пса, но выходило не
очень. Он, как специально, сидел в тени мусорного бака и просто
наблюдал за любым моим движением.