- Готово, - выдохнул я, - дайте одежду, не то околею.
Мне подали исподнее, штаны и рубаху, быстро скинув мокрое, натянул на себя чужое бельё. Чуть маловато, да не страшно. Главное, сухое.
От первого колодца прибежал мальчишка.
- Вода поднялась! Ваши уже набирают в бочки! – подскочил пацан к офицеру.
- Отлично! - просиял тот, - мастер ты, Бугаев, каких поискать! - он пожал мне руку. - Ну, возвращаемся.
На обратном пути сельчане выносили мне кто, что мог. Хлеб, пирожки, молоко, творог. Офицер кивнул и ушёл вперёд, солдаты делали вид, что ничего не замечают. Я отказываться не стал, в вагоне полно голодных ртов. Кто-то передал в узелке поджаренные в печи сухари, их прибрал в карман. Дорога долгая, а ответной благодарности ждать не стоит.
Добравшись до состава, отдал продукты женщинам, кому хватило. У них дети. Воду возили на телегах, нам в угол поставили невысокий, полный бочонок.
- Пейте сколько влезет, - хохотнул конвойный.
Я забрался в вагон и устроился в облюбованном углу, ноги дрожали, тряслись руки, голова кружилась от переутомления. И не заметил, как тронулся состав, сон одолел меня раньше.
Следующие три дня мы тряслись в вагоне.
Холодно, голодно, но хотя бы была вода.
Как ни странно, я не заболел. Сам удивился несказанно. Всё ожидал боли в горле, но нет. Даже насморка не было.
Нас выпустили лишь единожды, но не для того, чтобы мы могли прогуляться. Из вагонов вынесли мертвецов, в основном маленьких детей и стариков. Конвойные дали мужикам лопаты, мы рыли и долбили мёрзлую землю, копая могилы. Далеко от состава уходить не позволили, так что пришлось хоронить почивших чуть ли не под колёсами вагонов.
Я остервенело махал лопатой, стараясь не смотреть на убитых горем матерей. Кто-то тихо плакал, но у большинства слёз уже не было. Они воспалёнными глазами с красными веками следили, как готовится последнее пристанище для тех, кого обещали любить и беречь. В последний раз прижимая к груди окоченевшие трупики своих детей.
Краем глаза я заметил женщину, что брела вдоль вагонов. Взгляд её был безумен, с головы слетел платок, всклокоченные волосы трепал ледяной ветер, но она ничего не замечала. Рот её кривился от подступающих рыданий, руки нервно теребили ворот короткой кацавейки. Женщина подняла глаза и заметила солдата, что стоял подле вагона, в один момент её лицо исказила гримаса ненависти, такой лютой, что казалось, убить она способна взглядом. Зарычав не хуже матёрого волка, в один прыжок она преодолела расстояние до конвоира, вцепившись руками в его волосы. От неожиданности солдат, молодой мужик с простым, немного придурковатым лицом, выронил ружьё и отчаянно взвыл. Когти женщины оставляли кровавые борозды на его щеках, конвойный крутился на месте, не в силах отцепить от себя ополоумевшую от горя мать. Женщина трепала его, как куклу, откуда только взялись силы в этом исхудавшем теле? Другие военные, точно очнувшись, поспешили к месту драки. Первым успел долговязый чернявый мужик, он подбежал к напавшей, улучшил момент, когда та развернулась к нему спиной, и воткнул штык ей под рёбра. Она не кричала, опустила руки, оставив свою жертву, изо рта потекла струйка крови. С натугой солдат вытащил штык, женщина осела на землю, лицо её стало на диво спокойным, она обвела взглядом сгрудившийся вокруг народ, закрыла глаза и завалилась набок.