Пострадавшего солдата увели в вагон, тот на ходу подвывал, держась за чудом сохранившийся глаз, бровь над ним висела лохмотьями, точно его драли дикие звери.
- Чего встали? - рявкнул конвойный. - Копайте!
Мы принялись за работу, с которой нескоро покончили. Выкопать нормальные могилы нам не дали, едва углубились в землю сантиметров на сорок, как солдаты велели хоронить.
- Как же можно вот так? - возмутился кто-то.
- Пристрелю, - последовал короткий ответ.
К нашим вагонам быстрым шагом подоспел офицер, что ходил со мной к колодцам. Выслушал солдат, нахмурился:
- Больше остановок не будет до самого Таёжного.
Более, не обращая на нас внимания, ушёл обратно.
Не дав толком захоронить умерших, нас разогнали по вагонам, и состав тронулся.
Со мной рядом притулился согбенный старичок, непонятно как державшийся все эти дни. Он и по вагону передвигался, еле волоча ноги.
- Таёжный, это где? - спросил я у него.
- Посёлок это, - ответил мужик, сидевший с другого бока от меня, - был он высок и кряжист, хоть и не стар, а волосы паутинкой покрыла седина, - дальше пёхом пойдём до самой Оби. До Томска только один путь железной дороги идёт, не про нашу честь.
Поезд громыхал колёсами по рельсам, дышать в вагоне было нечем. Кто-то падал в обморок, на него не обращали внимания, не пытались привести в чувство. Люди одурели от голода и духоты. Младенцы, те, кому повезло остаться в живых, сорвали горло от крика и теперь едва слышно сипели. Дети постарше лежали на узлах или коленях взрослых, уставившись пустыми глазами в потолок. Время утратило всякий смысл. Мы будто погрязли в сером тумане небытия.
К исходу третьего дня состав остановили посреди леса, перед конечной нашей станцией - посёлком Таёжным. По очереди открывали вагоны, заставляли мужиков выносить трупы. Хоронить не разрешили, мы просто сложили их на опушке подступающего к железной дороге леса.
В нашем вагоне умерло несколько детей и две женщины. Когда мы закончили с почившими и развернулись, чтобы идти к вагону, я почувствовал странное: между лопаток засвербело, как бывает, когда кто-то смотрит в спину. Казалось, мертвецы провожают нас взглядом. Не осуждающим… оттого становилось только хуже… ожидающим...
На станции нас выпускали по одному, комендант или другой начальник, звания и должности потеряли для меня всякое значение, спрашивал имя, фамилию, статью. Дальше наши ноги заковали в кандалы. В тайге легко затеряться и побеги не редкость.