Как уж там нагрешила давно помершая Ванькина крепостная мама, не
имевшая выбора, Бог весть. Спорить он не стал, осторожно кусая
чёрствый, тяжёлый, глинистый хлеб и сёрбая жидкую похлёбку,
отдающую не то землёй, не то просто сваренную на подгнивших,
подпорченных продуктах.
- А ты, небось, рядышком с барчуком рос, - разглагольствует
проницательный старикан, - Эт оно сразу видать! А потом, значица,
повернулось всё иньше, и ты уже не наособицу, а как все, только што
ещё хужей! Ты ж, малой, наособицу привык, высоко себя держишь, а
народ, ён такого не любит.
- Ты смиренней будет, смиренней… - ещё раз пыхнув, старикан
задумался, - Да молись почаще, вот так вот! Николаю Угоднику самое
первое дело, скажу я тебе…
Солдаты и матросы, оставив только часовых, устало разбрелись по
казармам, которые здесь, на Шестом Бастионе, в виду главенства
флотских, называют кубриками. Бытом горожан должны были озаботиться
они сами, и, в общем-то, они справились, прихватив с собой на
Бастион и баклаги с водой, и какую-то одежду, и всё, что им было
нужно.
Здесь, в осаждённом Севастополе, с нехваткой всего и вся, с
самым дурным управлением войсками и воровской властью интендантов,
зарабатывающих деньги буквально на крови солдат и обывателей, все
уже привыкли надеяться, насколько это вообще возможно, только на
себя.
Горожане, привлечённые к работам, приносят с собой и воду, и
еду, и, бывает, даже инструмент, привыкнув к этому положению вещей
и находя его едва ли не естественным. Ругаются, конечно, на
интендантов, да на штабных, но, кроме ворчания в усы, никто ничего
не делает для исправления ситуации.
Ванька устроился на рогожных мешках, сложенных близ одной из
земляных стен под плохоньким навесом, и, чтоб была хоть какая-то
защита от ночного холода, накинул их на себя, сколько смог. Сон
между тем не шёл, и он весь извертелся, пытаясь найти положение, в
котором спина не будет ныть так сильно, но тщётно.
Усталость страшная, обморочная, но заснуть никак не получается,
а в голову, не ко времени, полезли дурные мысли.
« - Мне здесь не нравится всё, и настолько всё, что сил просто
нет… - горячечно, обрывочно думал он, стараясь, раз уж всё равно не
спится, хотя бы мыслями отгородиться от ноющей боли в мышцах,
сорванных ногтях и больной головы, - Вот что я защищаю здесь, на
этом бастионе? Пусть даже не по своей воле, пусть… но ведь
защищаю!