[i].
И пусть это был не матёрый волчара, а сеголеток, ну так и ему на
тот момент не было ещё четырнадцати...
… но это всё не отменяет того факта, что он, Ванька, раб! Его
можно пороть, бить в морду, продать, проиграть в карты и пропить.
Он, Ванька, движимое имущество.
Выдохнув, он постарался выбросить прочь мысли о…
… разные мысли. Опасные.
Да и народ вокруг – тоже опасный, и его, Ванькины, навыки и
умения, отнюдь не уникальны. Ну и самое главное… а потом что? Вот
то-то...
Выдохнув ещё раз, и, чувствуя, как колотится сердце и пересыхает
горло, он замер перед входом, как перед прыжком в пропасть,
решаясь, и никак не в силах решиться. А потом, открыв потихонечку
дверь, проскользнул, стараясь, чтобы дверь, эта предательница, не
скрипела так отчаянно… но тщетно.
- А, сукин сын, явился? – заворочавшись на кровати, повернулся к
нему барин, явив несветлый, и даже, прямо сказать, тёмный лик, ибо
Его Благородие, как это уже бывало, изволило где-то извазюкаться,
напоминая не то пародию на свинью, не то натурально чёрта.
- Не извольте гневаться, барин, - плаксиво запричитал Ванька,
разом заходясь и от страха, и от отвращения к себе, - Всё, всё как
вы изволили, сделал! Да вот незадача…
Даваясь воздухом и путаясь в словах, он начал рассказывать о
грозном генерале, и о бастионе, и…
- Цыц! – прервал его Илья Аркадьевич, и, собравшись с силами,
обругал его, щедро намешав всякой грязи в одно предложение.
- Ты, бляжий сын, постоянно меня подводишь… Х-хе! – барин,
прервавшись, захихикал чему-то своему, - Бляжий сын, хе-хе… мамаша
у тебя, байстрюка, блядь, и значит, ты тоже есть блядь… мужского
рода, хе-хе!
Его Благородие почмокал губами, окинув Ваньку раздевающим
взглядом.
- Будешь… - зевая, невнятно проговорил он, устраивая поудобней
голову на подушке, - вину свою отрабатывать, хе-хе… по греческому…
уых… обычаю.
Почти тут же поручик захрапел, пустив газы, а Ванька только зубы
сжал – до боли, до судорог...
- Никогда, - прошептал он, сжимая кулаки и панически оглядывая
убогую обстановку домишки, не зная толком, то ли ему бежать, то
ли…
Глаза остановились на лежащем на столе ноже, но… нет, и для
верности он отступил на шаг назад. Это слишком очевидно, а в петлю
неохота.
Бежать? Найдут! Если только к противнику… но то ли патриотизм,
то ли пропаганда, которой Ваньку щедро, от души, пичкали и в том, и
в этом времени, но даже будучи некомбатантом, и потому, технически,
не становясь предателем, переступить через себя он не мог даже в
мыслях.