… а Ванька, всё так же мягко, поднёс осколок снизу, так, чтобы
не было видно, и, положив пальцы на веки Илье Аркадьевичу, уже
совсем не мягко надавил ладонью, изо всех сил вгоняя, вколачивая
стекло в глаз, в мозг…
- Ну, вот… - сам себе сказал он, придерживая обмякшее тело и
осторожно укладывая его на пол, - вот так вот…
В голове воцарилась звенящая пустота, и что было делать дальше,
он решительно не знал.
Обтерев руку о сюртук, мельком глянув на набухающую кровью
царапину на ладони, постарался сосредоточится, понять, что же ему
нужно делать дальше…
- Бежать, - шевельнулись губы, и он сделал было шаг к двери, но
тут же остановился.
В голове медленно, трудно, но всё ж таки выкристаллизовалась
мысль…
- Погиб Его Благородие, как есть погиб… при обстреле!
… и усмехнулся. Криво так, и очень нехорошо.
А потом, постаравшись сделать соответственную физиономию,
выскочил наружу, паниковать.
[i] Распространённая практика в те
времена.
[ii] Ганимед – возлюбленный Зевса, его
виночерпий на Олимпийских пирах, и символ однополой любви.
Проснувшись поутру с замечательно выраженным похмельным
синдромом, Ванька скинул с себя ветхую солдатскую шинель,
заменяющую ему одеяло, и сел на топчане, зябко поведя плечами и
чихнув. Шмыгнув носом, он накинул шинель на плечи, сунул босые ноги
в опорки, и кряхтя, как столетний дед, прошаркал на зады домика,
посетив нужник с дружественным визитом.
- Зараза… - негромко выдохнул он, покидая ретирадное место так
быстро, как только мог, едва успев подхватить соскользнувшую с плеч
шинель и отмахиваясь от мух, решивших проводить дорогого гостя.
Продолжать мысль вслух, а тем более, дополнять её
ностальгическими воспоминаниями о туалете со смывом, пусть даже
общественном, общажном, Ванька не стал. Учёный…
Ещё не рассвело, но квартирующие неподалёку солдаты уже начали
просыпаться, густо заполняя пространство своими персонами и ядрёным
матерком, с уханьем, аханьем, и другими возгласами разной степени
эмоциональности и развязности.
- Дети очень старшего возраста, - прислушавшись, хрипловато
констатировал попаданец, отнюдь не испытывая умиления, - Родителей
дома нет, вот они и…
Не договорив, он зевнул, широко, со слезами на глазах, так, что
ещё чуть, и челюсть пришлось бы вставлять. Отзевавшись, потерял
мысль, и, поглядев ещё раз в сторону солдат, решил не будить
лихо.