Народу здесь чуть не два десятка, и всё, на кого ни глянь,
заняты делом.
Одни, высунув кончик языка, и прикусив его для надёжности,
согнувшись над столом, неспешно перерисовывают какие-то карты,
сверяясь то и дело с оригиналом, проверяя себя линейкой и разного
рода инструментарием. Дело идёт не без труда, так что ножички,
отточенные до бритвенной остроты, то и дело пускаются в ход, счищая
чернила вместе со слоем бумаги. Одна оплошность, и труд, быть
может, нескольких дней, придёт в негодность…
Другие, тихохонько проговаривая слова, а то и буковки себе под
нос, переписывают документы, или же, склонившись вперёд, записывают
что-то со слов матроса, такого храброго на бастионах, и робеющего
здесь, в царстве чернильниц, бумаги и флотской низовой бюрократии.
Для него, непривычного, на бастионах, пожалуй, что и
безопасней…
Третьи, сделав озабоченный вид, копаются в огромных шкафах, не
то пытаясь отыскать нужное, не то, быть может, просто показывая
усердие для начальства.
Гул голосов сливается со скрипом пёрышек и шелестом бумаги,
порождая бюрократическую симфонию. Ещё чуть, и вступит в дело
начальственный бас, ведущий главную партию…
На Ваньку, робко вошедшего вслед за молодым мичманом, и
оставленного подле двери ждать, смотрят…
… смотрят исподтишка, колюче, любопытствующе. Приязненных, или
хотя бы равнодушных, почти нет, хотя это, быть может, попаданцу
только мнится.
Взгляды как выпады умелых фехтовальщиков, быстрые, почти
незаметные, проникающие через любую защиту. Никто не смотрит
открыто, никто не подходит… Только меж собой шепотки, да переглядки
многозначительные, и как расшифровать их человеку не сведущему, не
знающему местных законов и поконов, Бог весть.
- А что, голубчик, ты, говорят, грамотный? – поинтересовался у
Ваньки вошедший в помещение морской офицер. Едва заметно склонив
набок маленькую голову с аккуратным пробором в лаково-чёрных
волосах, едва заметно тронутых сединой, и держа в руках фуражку, он
ждёт ответа, одновременно оценивая лакея по каким-то своим, только
ему понятным критериям.
Взгляд у моряка с прищуром, и сам он, и его прищур какие-то
птичьи, врановые, не вполне человечьи. Аж до озноба…
- Грамотный, Ваше Высокоблагородие, - поспешно отозвался Ванька,
каким-то нутряным чувством уловивший, что перед капитан-лейтенантом
не нужно пытаться изображать деревянного уставного солдатика, но и
панибратствовать не стоит. С людьми такого рода он уже сталкивался,
и грань здесь ох как тонка!