Я слишком глубоко увлечена новизной ощущений и слишком поверхностно вникаю в происходящее. Поэтому, растворившись до донышка в эмоциях, момент его блаженства осознаю постфактум. А возмутительный факт, что мерзавец даже не позаботился о защите царапает по нервам и того позже. Аккурат в момент, когда калитка скрипит несмазанными петлями и откуда-то со двора доносится тяжёлая поступь отца.
– Ты кого-то ждёшь? – понизив голос до шёпота, спрашивает Макс.
Таращась в темноту, мотаю головой, то ли пытаясь отрицать шум с улицы, то ли разгоняя затмение в мозгах. Близость его разгорячённого тела чертовски притупляет мыслительный процесс.
– Марьям?
Поняв, что пантомимой здесь не обойтись, торопливо отшатываюсь в сторону.
– Отец вернулся. Натягивай штаны и шуруй в окно!
Макс негромко чертыхается, шарит руками по полу.
– В окно не успею.
– Что ты копошишься? Быстрее! – паникую, застёгивая молнию на джинсах.
– Ну так помогла бы, – огрызается он раздражённо. – Трусы не нахожу...
Договаривает он под грохот алюминиевого таза. Всё-таки перевернул, зараза!
А там, между прочим, бельё, собранное с верёвок перед дождём. Лежало... Теперь проще найти иголку в стоге сена, чем отыскать в кромешной темноте конкретно его тряпки среди таких же тряпок.
– Держи! – Вытягиваю вперёд руку со схваченной наугад вещью, предположительно кофтой Макса.
– Ну етить... Ахметова! Ты мне глаз подбила.
– Да тихо ты! Заживёт, не выбила же. А отец у меня вспыльчивый, попадёшься – запросто пропишет пи... пилить, в общем, тебе по акции «получи путёвку к костоправу в подарок», угу. На сломанных ногах через все канавы города.
В тишине процесс одевания идёт быстрее, но вот беда! Папа, судя по приближающемуся топоту, тоже не прогуливается.
– Всё, лезь в окно! – пихаю Макса в бок и шикаю в ответ на попытку возмутиться. Не до расшаркиваний сейчас. Вот совсем не до них.
– Не могу. Ногами в штанинах запутался.
Яркая вспышка молнии в деталях освещает бардак, так страстно устроенный нами на кухне. Макс как истинный гвоздь программы, возвышается в центре композиции одной ногой в тазу, второй в вывернутой наизнанку штанине. Моя кофта с ромашками гармонично обтягивает рельеф его мышц. К счастью, умеренный. К несчастью, при первой попытке вытянуть руки швы начинают с треском расходиться...
Мужская психика как наименее гибкая сдаётся первой. Мартышев начинает трястись от беззвучного хохота.