— Возвещаем о сем верным Нашим
подданным… На подлинном написанном Собственной Его Императорского
Величества рукой так: Павел Петрович, - я выдохнул и посмотрел на
изумленного князя.
— Как можно вот так быстро написать
такой величественный документ? – спросил князь, посыпая песком на
бумагу.
— Подождите, Алексей Борисович, вот
здесь! - я указал на место пропущенной строки. – нужно написать
дату коронации. Вы ее знаете?
— Нет. Его императорское величество
не говорил, - все с тем же озабоченным видом отвечал Куракин.
— Перепишите это своей рукой чтобы
прямо в присутствии Его Величества дописать необходимое, - сказал
я, отдавая бумагу в руки князя.
Алексей Борисович быстро переписал
текст на чистый лист бумаги, взял документ, направился к выходу и з
комнаты. Уже у двери остановился, повернулся и с совсем иным
выражением лица весело воскликнул:
— Пятнадцать минут и десять тысяч
рублей! Только никому об этом не рассказывайте!
Князь ушел, а я подумал, о чем именно
не рассказывать. Сказано было в таком тоне, будто о заработанных
мною деньгах. Куракин не подумал о последствиях того, что может
быть, если хоть кто-нибудь узнает о том, кто ему сейчас написал
Манифест о восхождении Павла. Это мне все равно, или даже на
пользу, так как мое имя прогремит, а вот князь позора не
оберется.
* * *
Петербург
Дом Николая Зубова на Мойке
16 декабря 1795 года. Утро
(интерлюдия)
Если бы была хоть какая-то мера
измерения «уровня траура и скорби», то одна точка в столице резко
выделялась бы среди прочих. Да, было немало людей, которые искренне
сожалели о почившей Екатерине. Однако, скорее, они горевали не по
ушедшей из жизни женщине, человеку, да хоть императрице, а по
стабильной эпохе, где давно ничего не менялось, и жизнь казалась
предсказуемой и комфортной.
Даже в Зимнем дворце, где проводилось
бальзамирование тела государыни, не было столько горя, сколько было
в доме Зубовых. Да, здесь также была горечь о потерянной эпохе, но
чего не отнять, Зубовы любили Екатерину и как человека. Как же не
уважать и не любить женщину, которая лично участвовала в судьбе
этих людей, благодаря которой младший брат Зубовых Валериан остался
в живых, а англичане по специальному заказу сделали лучший в мире
протез, доставленный на самом быстроходном фрегате Российской
империи, который только имелся в Балтийском флоте.