— Лидия Андреевна, жить будет? — не выдерживает один из них.
— Куда он денется? — пожимаю плечами, голос звучит ровно,
спокойно, тон деловой и не терпящий возражений. Даже усомниться в
собственных словах никому не позволю. Всегда уверена в себе,
хладнокровна и рассудительна.
Эх, если бы так оно было на самом деле.
Внутри — сомнения, страхи и комплексы сражаются между собой. Но
я этого никогда не признаю. Приходится носить маску. Нельзя
показывать эмоции и женские слабости, потому что сейчас они все
смотрят на меня, как на Бога. Только я могу им дать надежду, что
все закончится хорошо. А кроме меня им и надеяться больше не на
кого…
Ну, еще одно суеверие. Произнеся вслух приговор пациенту, ты как
бы ратифицируешь его перед небесами. И тогда сказанное —
сбывается.
А я не хочу чтобы оно сбывалось. Стивен будет жить! Просто
потому, что я так решила.
Стивен пришел в себя, почувствовал, что задыхается, открыл
глаза, сделал глубокий вдох и вдруг зашелся в долгом и безудержном
кашле. Перед глазами муть, грудь печет огнем, словно внутрь загнали
раскаленный докрасна кусок арматуры.
Нечем дышать!
Он судорожно попытался вдохнуть, и, словно острым ножом, через
всю грудную клетку полоснула обжигающая боль. Снова зашелся кашлем,
боль скрутила, сдавила со всех сторон, намертво впечатала в жесткие
носилки. Он испугано сдержал вдох, силой воли подавил кашель,
сжался в комок, замер в ожидании. Стало чуть легче, но уже через
пару секунд нехватка кислорода дала о себе знать, он почувствовал
головокружение, удушье и адское жжение в груди. Легкие потребовали
немедленно сделать новый вдох, иначе все — кранты. Стивен терпел,
сколько мог, пока инстинкт самосохранения окончательно не победил
волю, сдался, резко вдохнул и снова зашелся в кошмарном приступе,
выворачивающем наизнанку.
Живой человек не может не дышать!
Он несколько секунд осмысливал эту простейшую истину, затем,
собрав всю волю в кулак, снова задержал дыхание, чтобы прекратить
разрывающий глотку кашель, выдержал, сколько смог, осторожно
потянул воздух носом. Легкие бунтовали, требовали — «ну давай же,
быстрее», но он не тропился, аккуратно впускал в себя живительный
кислород по малюсенькой капельке, буквально по одной молекуле.
И снова резануло в груди, но уже не так сильно, можно вытерпеть.
В голове чуть-чуть прояснилось, руки перестали дрожать, сердце
начало выравнивать ритм.