Двухэтажный бревенчатый дом стоит практически у самого края мира. Дальше только кубометры воды, разбивающиеся об острые белоснежные скалы. Здесь много северного ветра, пронизывающего влажного воздуха, но даже он не спасает. Все меня здесь душит. Стены давят, гнетет оглушающее одиночество и болезненная пустота, но больше всего — мысли.
Если бы Ник остался…
Если бы прочитал все то, что сам написал…
Как бы он хотел, чтобы я поступила?
Хочется закричать, что он меня переоценил. Швырнуть эти слова ему в лицо, но мой голос сейчас не громче скрипа. Я плотнее запахиваю кофту, потому что холод впивается в кожу, проникая в самые кости, — хотя, кажется, что погода к этому отношения не имеет, — и поеживаюсь.
Хочется сбежать, только с каждым шагом становится все яснее, что далеко уйти не получится. Сегодня явно не мой день. А если так, то самый правильный вариант — вернуться назад, в тишину своей комнаты. Я переставляю ноги, движимая одним лишь желанием поскорее ото всех закрыться. Поднявшись в комнату, скидываю кардиган и ложусь в свой кокон, прислоняясь макушкой к кожаному изголовью. Обессилев, я проваливаюсь в дрему до тихих шагов в коридоре.
Судя по мягкой поступи, это Арт.
Он заходит в комнату и садится на кровать, от чего я скатываюсь в его сторону.
— Хватит киснуть! От того, что ты затопишь слезами со второго по первый этаж, ничего не изменится.
— Тебя Шон подослал? — собственный голос хрипит то ли от усталости, то ли от долгого молчания. — Он уже тоже в курсе?
От одного только осознания того, что еще один человек выпотрошит всю мою (нашу с Ником?) жизнь наружу, хочется заскулить, повторяя, что все это дурной сон.
— По одним лишь ему известным моральным принципам он отказался читать. Рид занялся изучением документов, что собрал Ник на диске.
Я резко разворачиваюсь, сталкиваясь с Артуром взглядом. Судя по его лицу, он уже знает, о чем я хочу спросить, но ждет, и я осторожно произношу:
— Ты ему рассказал? О нас?
Арт притворно дует губы.
— Не говори, ладно? Я не хочу, чтоб кто-то еще знал.
— Почему? — спрашивает он тихо и мягко, но этот простой вопрос задевает сильнее любых обвинений.
— Все стало слишком сложно, — снова отворачиваясь, я утыкаюсь лицом в подушку, пытаясь скрыть тут же выступившие на лице эмоции. — Он теперь никогда не вернется, Арт. Если вообще жив. Ты же знаешь, Ник упрямый, как черт, даже номер сменил, чтобы мы не смогли найти его.