Килин мрачнела все сильней. Голос бородача как будто хлестал ее.
Она медленно встала и, глядя в пол, направилась на кухню. Но Песь,
оттолкнув шлюху, перегородил ей дорогу.
– Эй, пацан! – крикнул он Тимьяну, не сводя глаз с Килин,
стоявшей перед ним, потупив взор. Мальчик всем телом ощутил
возникшее напряжение. – Ты что, не слышишь? Ты, да-да, ты! Чего
уставился, сопля? Неси-ка сюда свечу! Давай-давай,
пошевеливайся!
Тимьян, чувствуя, как страх всё сильнее овладевает им, подал
посетителю свечу. Тот вырвал ее и поднес к самому лицу Килин.
– Ух ты! Вот так сюрприз! Смотри-ка, Полун! Посмотри! Кто у нас
тут!
Полун едва держался на ногах. Он икал, при этом схватываясь за
живот.
– Отстань, Песь. Мне плохо…
– Может воды? – откуда-то издалека послышался голос одной из
шлюх.
– Пошли вон, суки! – заорал Полун.
Шлюхи послушно ретировались. Полун стоял, держась за стену.
– Хуево, Песь. Перебрал.
– Да подожди ты, – зловеще сказал Песь, буравя взглядом Килин.
Тимьян смог разглядеть его. Двуликий – это имя подходило ему
больше, хотя прозвище, данное из-за болезни[1] тоже
подходило как нельзя лучше. Рубленое лицо – с одной стороны
бледное, как у покойника, с другой – загорелое, обветренное. Как
будто два разных человека. – Вот так встреча. Килин, сука Влосия.
Предательница. Я думал ты сдохла. Вот уж не чаял встретиться…
У Килин скатилась слеза.
– А чего ты плачешь? Стыдно тебе, да? Подстилка! Что, я напомнил
тебе о тех, кто умер там, на перевале? По твоей вине, сука ты
рваная...
Песь вытянул из-за пояса устрашающего вида тесак.
– Видишь этот ножичек, Килин? – сказал Песь, помахав им перед ее
носом. – Это расплата. А я чуял, я ведь чуял. Полун! Эй! Полун! Ты
живой там?
– Как же ты заебал…
– Тут Килин, собственной персоной.
– Убей ее и дело с концом.
– Аминь, брат. Ты слышала, сука, чего сказал Полун? Сейчас ты
умрешь. Это есть справедливость. Ицуверра́, бля! Вычистим
гнилье!
Килин упала на колени. Неудержимые рыдания сотрясали ее. Вдруг
вся свирепость, воинственность испарились.
– Думаешь я тебя пожалею? – жалил ее Песь.
Тимьян попятился, пока не уперся в кого-то. Ощутил на себе
ладонь. Туут как всегда больно стиснул плечо, но на этот раз
мальчик не сказал бы, что это ему неприятно.
– Что здесь происходит, низший? – едва слышно шепнул ему в ухо
старик.