– Заткнись и собирайся, глупая баба! – привычно рявкнул на нее
лавочник.
Туут тоже обратил внимание на происходящее.
– Что происходит? – поинтересовался он. – Стражники?
– Не думаю, – угрюмо ответил Тимьян.
Наконец показался и сам объект поднявшегося шума – престранный
человек, наличием и даже излишком которых так славилась Карта. То
был мешуга[3], тот самый Ефра и есть – голый,
загоревший до черноты, до неприятности худой, весь какой-то
узловатый и скрученный, с огромной копной донельзя грязных волос и
такой же бородой до пупка. От него жутко смердело. Через плечо
перекинута потертая кожаная сума, наполненная, судя по запаху,
дерьмом, за собой он тащил привязанную за веревку полуразложившуюся
собаку. Ефра шел странной дерганной походкой, опираясь на посох.
Иногда он останавливался, постукивал посохом по земле и словно к
чему-то прислушивался.
За ним следовали беспризорники. Пацаны улюлюкали, веселились и
кидали в мешугу камни. Впрочем, они не слишком-то старались,
потому-что каждое удачное попадание приводило Ефру в ярость. Мешуга
начинал мычать так, словно во рту у него находилось что-то горячее,
вытаскивал из сумы ком говна и кидал в ответ. Пацаны с визгом
разбегались, но стоило странному человеку отвернуться, как они
начинали снова.
Очень быстро пространство вокруг Ефры очистилось. Люди
предпочитали наблюдать за ним издалека, перешептываясь, посмеиваясь
и ужасаясь. Некоторые бросили разложенный товар и теперь громко
сетовали на судьбу, на власти, не следящие за порядком, и на
чертового мешугу, так некстати явившегося средь бела дня.
– Может, и мы пойдем? – с мольбой взглянув на учителя, спросил
Тимьян.
– А чего ты боишься? Говна? Так ты только недавно оттуда вылез.
Что, забыл уже?
– Нет, не забыл. Но все равно, он… как-то пугает.
– Карта – город святотатцев и безумцев, низший. Ты еще убедишься
в этом. Была бы моя воля, я бы сжег его дотла. Но ты прав. Может, и
правда, стоит поостеречься. Пойдем.
Но едва они отвернулись, как услышали пронзительный крик:
– Горе нам! – голос мешуги был сухим, шершавым и невнятным.
Казалось, что слова даются ему с трудом и тем сильнее был эффект.
Видимо, он славился своим молчанием, и внезапно вырвавшийся возглас
буквально потряс всех. Некоторые пали на колени и начали усердно
молится. – Горе нам! – снова возопил мешуга и направил посох на
Туута с учеником. – Вот! Вот! Вот! Вот!