Но я не могла ни возразить Джеймсу Кемелли, считая своим долгом отстоять права человечества перед лицом предвзятости.
– Вздор! Очевидно, вы плаваете на поверхности.
– Не спорю, а вы слишком глубоко мыслите, – улыбаясь, Джеймс проникновенно взглянул на меня. – Как по-вашему, Микеланджело был хорошим человеком?
– Разве я могу судить Микеланджело? Где я, и где он? Он выдающийся гений! Ему не было равных в искусстве скульпторы, и по сей день его место на пьедестале никому не удалось занять.
– Безусловно, искусство его красит, как и он искусство. Но красят ли его методы достижения апогея? Всем известно, что Микеланджело делал скульптуры людей, причём точность деталей тела доведена до совершенства. Но это стало возможным благодаря работы с мертвыми телами. Прежде, чем возводить скульптуру, он дотошно капался в трупах, тем самым оскверняя память об усопших.
– Микеланджело – победитель, над победителями суд не вершат, – немного помолчав, я прибавила. – Стало быть, вы считаете его посредственным?
– Я не думал об этом в буквальном смысле. Вас занимают мнения, меня – только противоречия.
Он замолчал. В ту минуту я не видела в нём отродья тартара, образ которого так сильно прилип к Джеймсу Кемелли. Он походил на увлеченного мыслителя, затерявшегося в поисках ответов на бесконечные вопросы. Намереваясь изменить течение разговора на инцидент в доме Гвидиче, я рассуждала бесцеремонно.
– Итак, вам безразличны люди, мнения, добро и зло. Тогда зачем вы явились на ужин, куда идти не желали?
Джеймс пристально поглядел вдаль.
– Увы, помимо личных желаний есть сила, над которой пока я не властен.
– И что это за сила?
Лицо Джеймса исказилось – ему стал неприятен разговор. Вставая в полный рост, он отреченно сказал.
– Желаю, чтоб этой ночью вы спали. Без чувств и мыслей.
– Ничего ужасней я не слышала! Разве в Лондоне не принято желать доброй ночи? Или вам в тягость соблюдать даже эту малость?
– Добро и зло – понятия относительные…
Не глядя мне в глаза, он приподнял поля шляпы и поспешно удалился.
Два дня не видела я Джеймса Кемелли и семью Медичи. Погода ухудшилась. Тучи затянули небо, и назревал дождь. Ненастье сказывалось на моей хромой ноге, потому я долго не могла предаться забвению. В доме воцарилась тишина – спали все, кроме меня. Не сумев победить бессонницу, во второй половине ночи я спустилась на веранду. Воздух был свежим и теплым. Ночь возлежала на холмах, и лишь тусклые уличные фонари выполняли роль посланников дневного света, не отдавая землю царству тьмы. Мой взгляд жадно блуждал по плантации. Чинные виноградники сонно дремали, и среди подвязанных кустов показалась большая тень. Я вгляделась в полумрак и поняла, что тень – человеческая. Легким парением она скользила от ряда к ряду кустов и периодически оборачивалась назад. Моё тело бросило в жар, и первой идеей, пришедшей в голову, было разбудить дядю Джузеппе, чтобы тот задержал вора. Но опасность миновала нашу плантацию, поскольку тень метнулась к дому Кемелли и, остановившись, стала озираться по сторонам. По чёрному длинному одеянию – строгому платью – я поняла, что это женщина. Лица было не разглядеть: до самых глаз она прикрывалась чем-то похожим на чадру. Убедившись в отсутствии людей, она повернулась к дому и тотчас исчезла на темной веранде.