– Стой! – Тонька попыталась схватить одного из них за майку, но рука ее соскользнула, и она упала, неловко подвернув ногу; среди прогуливающихся раздались смешки. Парни переглянулись, перешли на легкую рысцу и через пару секунд исчезли из вида, нырнув в одну из боковых аллей.
Аня подбежала к Тоньке, помогла ей подняться; та снова независимо дернула плечом, но губы уже дрожали, хорошенькое личико было перекошено гримасой плача. Едва сдерживаясь, чтобы самой не разрыдаться, Аня обняла подружку, повела в тень деревьев, подальше от любопытных взглядов. Тонька порывалась сказать что-то, то и дело поднимала заплаканное лицо, но всякий раз запиналась, захлебывалась слезами. Аня вспомнила о пропавших деньгах, о маме, о несбывшихся своих надеждах и тоже заплакала, обняв Тонькины вздрагивающие плечи, уронив на землю рюкзачки.
Сколько времени простояли они так, обнявшись, опираясь друг на дружку? Издалека доносились чьи-то голоса, шум аттракционов, музыка, но все это было не с ними, все это было далеко. Покачиваясь на волнах невидимой реки, плыли они куда-то в потоке забытья, окутанные терпкими ароматами опавшей листвы, прохладой остывающей земли, прощальной нежностью уходящего лета. Время остановилось, и они замерли вместе с ним, убаюканные, покорные, кружась в океане безмолвия, где нет ни мыслей, ни чувств, а есть лишь один прозрачный бесконечный умиротворяющий покой…
Вот тут и появился он. Высокий, стройный, какой-то неправдоподобно красивый и приветливый. Лет двадцать-двадцать пять, джинсы, кроссовки, поверх майки – светлая летняя куртка, сумка через плечо. Наверно, увидел их с аллеи, благо деревья здесь растут не густо. А может, наблюдал все время, выжидая подходящий момент. С него станется, потому что – иностранец. Все иностранцы такие. Какие? Любопытные, что ли; в покое не оставят, одним словом. А в том, что он иностранец, Аня не сомневалась ни на минуту, – насмотрелась на них в отцовской студии. Подтянутый, бодрый, в глазах – участие. И интерес тоже какой-то нездешний, застенчивый, с едва заметными искорками смешливости.
Она и не вспомнит сейчас, что он тогда сказал, кажется, просто окликнул их. Впрочем, они и не услышали его сразу. Стояли, обнявшись, жалкие, заплаканные – детский сад, честное слово! А он платок достал, протягивает, улыбается.