Но род проходил – род приходил, а земля стояла; на костях мертвецов взрастали новые поколения, на место истреблённых племён вставали иные, и многие, ничтоже сумнящеся, называли эти дикопорожние пространства своими. История не стояла на месте, тем паче сменялись и те, кому дано её вершить.
Давно уже умер, упав с лошади рыжебородый Потрясатель Вселенной, и даже сама могила ужасного Темучина где-то затерялась.
Некогда великая Византия, оскудев людьми, золотом и верой, пала под грубой пятой османов, покрывших Царьградскую Святую Софию магометанской зелёной чалмою.
Уже и Улус Джучи, как сгнившее лоскутное одеяло расползся на враждующие ханства, и Московское княжество, скинув опостылевший ордынский кожух, дерзко заблистало золотом церковных куполов.
Удачно пришившая к своему подолу богатейшие земли Руси, возвращалась в степь, некогда отодвинутая от её границ Литва, за спиной которой воинственно топорщила усы покрестившая её панская Польша.
Вскоре эти государства, состоявшие в стародавней пре с Московией, слились в унию под именем Речи Посполитой, и два самых больших славянских народа с новою силой принялись грызть друг друга. И причина была не только в том, что одни крестились справа-налево, а другие наоборот. Когда-то Польше припало сдерживать напор тевтонского ордена, а Москве – орды степных кочевников. Ляхи, отступив и потеряв часть своих земель на Западе, обратили свой взор на Восток. Измотанная Ордою Москва не смогла тогда удержать свои западные пределы, уступив их Литве и Польше, но, скинув ордынское ярмо, начала сплачивать народ в едином государстве и мечом возвращать утраченное наследство Рюриков.
Теперь два державных орла – один древний, белый, польский, другой – молодой, золотой и двуглавый, доставшийся Москве в наследство от Византии, скублись так, что перья летели, норовя за вековечные взаимные обиды выклевать друг другу печень.
Белый, простерев свои крыла над руським и татарским берегом Днепра, южнее Чигирина, а по Днестру – ниже Умани, не летал и, похоже, что солнце его былого величия начинало заволакивать тучами грядущих невзгод.
Золотой, пережив лихоманку Смутного времени, ещё только становился на крыло и, паря над Белгородской засечной чертой, опирался в степи на руку донских казаков.
С юга, сквозь кальянный туман минаретного Истанбула, на взаимное истребление неверных насмешливо взирала пресыщенная богатством и силою Оттоманская Порта.