Е. постоянно ищет «самое уникальное» и отбрасывает: «Восхищаюсь и остываю, разочаровываюсь во всем, что беру, меняю религию, ценности, работу, мужчин… Как будто чего-то ищу, но это не то, что называют “духовным поиском”, – это была бы ложь…»
Игорь презирает тех, кто не удосужился нормально заработать, «этих хлюпиков». Е. определяет себя через свои духовные поиски, а презирает людей «простых» (причем еще и понимает, насколько ее презрение на самом деле беспочвенно и что она скорее завидует им). «Даже если передо мной вульгарно накрашенная неопрятная хабалка, я вижу, что у нее в основе что-то настоящее и мне, при всем моем уме и привлекательности, недоступное»; «Как будто у всех есть что-то, а у меня нет. Ощущение сильнейшей скуки, одиночества, обмана». В Е. очень много злости на «всех вас, простых хороших людей», «не уродов, как я». «Все хорошие, все простые, честные и добрые, я живу среди хороших людей, хочу быть такой же, только я – не такая!!» – вот она, эта стеклянная стена между Е. и эмпатией! Е. чувствует свою глубокую чуждость людям, отверженность, стыд за эту «каплю яда» в себе. Нарциссизм Е. – это змея, которая постоянно кусает свой хвост.
«Духовные поиски» Е. приводят ее то на тренинги, то в эзотерику, то в самые разные практики, такие как БДСМ. Е. вспоминает, как ее впервые ввели в подобие транса, отхлестав плетью с крючками. Ей хорошо знакомо состояние глубочайшей зависимости от человека, который, как ей показалось, что-то в ней понял. После такой связи Е. впадает в сильнейший аффект, не может спать и есть, регрессирует.
В профессиональной сфере Е., как и Игорь, востребованный и успешный специалист, правда, у нее нет своего бизнеса, но она высокопоставленный чиновник (!) одного из республиканских правительств. «Я увлекаюсь быстро, вовлекаю людей в созданные мною или прочитанные идеи, проекты, но потом мне быстро надоедает этим заниматься, все становится лишенным смысла, тусклым и скучным. Я ухожу, а они все, как мыши, суетятся и копошатся позади, счастливые обретенным смыслом жизни. Или же с тупым упорством ввинчиваются в тему, которая давно потеряла актуальность, и пытаются меня вдохновить ею».
В диалоге с Е., да и в ее приведенных репликах, действительно заметны баги ее эмпатии: постоянный и неуловимый оттенок пренебрежения, презрения, превосходства, которые она сама не улавливает. То, что Е. сама отчасти понимает свои баги, никак не помогает ей их убрать. Ее эмпатию как будто нужно вышибать из нее тяжелейшими обстоятельствами: зависимостью, садистическими практиками, непрерывным направленным вниманием, которым она не может «наесться». При этом Е. хочет сама выбирать, когда начинать и прерывать контакт и что предъявлять другому. Люди для Е. – объекты мастурбации, и именно на этом замешано ее страдание.