Чернов, игнорируя меня, задумчиво
прошёлся по комнате. Раздвинул шторы. Окинул глазами кипу моих
рисунков с картами городов, возвышавшуюся на подоконнике горой.
Отвернулся. Пошуршал старыми тетрадками на письменном столе,
оттеснил в сторону кучу цветных гелевых ручек и вдруг достал
откуда‑то корейский блокнот с белым разноглазым котиком – подарок
от одноклассницы на восьмое марта. Один глаз у упитанного красавца
с розовым носиком был светло‑салатовый, а другой голубой.
– Это называется химеризм. У моей
матери могла родиться двойня, но на начальной стадии развития один
из эмбрионов умертвил своего брата‑близнеца, присвоив себе его
генетический материал – не без помощи медиков, разумеется. В итоге
моё тело унаследовало два различных типа клеток. Почти как у этого
кота с гетерохромией. Только у него это сказалось на цвете глаз, а
у меня – на сверхспособностях. Я и феникс, и уроборос. У меня
двадцать четыре спирали ДНК.
– Какой ужас! – ахнула я. Если он и
сейчас врёт, то это очень, очень нехорошая ложь. – Как вы с этим
справлялись?!
– Я не справлялся.
– А эти печати… вам больно?
– Обычно нет. Только когда
трансформируюсь. Правда, трансформироваться я пытаюсь довольно
часто, особенно если меня разозлить, – надев рубашку, Чернов
невозмутимо застёгивал пуговицы. – Тогда печати начинают ныть,
жечь, а иногда и кровоточить. Моё спасение – дым. Можжевельник,
мандрагора и красавка временно разрушают магию спиралей и помогают
избежать ожогов и травм. Кстати… Теперь, когда ты всё знаешь, могу
я закурить?..
Он почти меня убедил. Потерявшись в
океане новой информации, я перестала в чём‑либо его подозревать и
вообще – логически мыслить. Только беспомощно хлопала глазами,
наблюдая за тёмной фигурой, сидящей в проёме распахнутого окна,
по‑свойски закинув ногу на подоконник. В его пальцах дымилась в
мундштуке тонкая сигарета, полупрозрачная коричневая бумага чернела
и плавилась, а вместе с ней плавилось и моё недоверие. После всего
сказанного и увиденного я даже немного его жалела и больше не
видела в нём врага – а зря.
Часом позже, когда в стельку пьяный
папа понял, наконец, что ему пора лечь проспаться, а дядя Рома, с
громким бульканьем опустошив желудок в нашем туалете, засобирался
домой, Чернов как ни в чём не бывало вышел в коридор, чтобы
попрощаться с моими родителями.