- В Красной Армии комиссары закрепились почти сразу. Должность
важная и нужная, кто-то должен вести политико-просветительскую
работу в войсках. Согласны, товарищ прапорщик?
- Так точно…
- Но затем, - продолжил Николай, согреваясь разговором, - во
время войны институт комиссаров был отменён. Оно и правильно, в
войсках должно быть строгое единоначалие, в конце концов, офицеры
Красной Армии кровью доказали свою преданность. И остались
красноармейцы, старшины, сержанты, капитаны… Простые и понятные
звания.
- Таки шутить изволите, товарищ капитан?
- Кто-то уже до меня пошутил, - Акулов наклонился к уху Фишмана.
- Откуда ты взялся, прапорщик? Или ты в другой армии служишь?
Например, в Белой?
- Тьху! - с облегчением выдохнул водитель. - Переживаете за моё
звание, как за судьбу Авроры, аж кушать не можете? Таки скажите
спасибо товарищу полковнику, что не фельдфебель. Это его выдумка.
Слыхал, что он лично товарища Серова упросил это звание ввести в
нашем управлении. Таки уговорил! Вот меня и перевели. Чую, аукнется
мне ещё такой перевод.
- Понятно… - потёр подбородок капитан. - А ему это звание
зачем?
- Чего не знаю, то не знаю, товарищ капитан, - прапорщик зыркнул
на Медведеву, - только поговаривают, что наш полковник -
белогвардеец…
- Баранку крути, Фишман, - холодно сказала лейтенант. - Пока
язык не отвалился.
Водитель резко отвернулся и уставился на дорогу. Влажная грязь и
мокрые ветки искрились в свете фар. Акулов взглянул на Медведеву,
но тут же отвернулся, пытаясь скрыть любопытство. Загадки новой
работы явно не взять с наскока. Время нужно.
Наконец, кусты расступились, и назойливый скрежет веток по
стеклу прекратился. Автомобиль, мягко покачиваясь на ухабах, въехал
в деревню. Если можно назвать деревней одну улицу из десятка
кособоких избушек и мрачной усадьбы в два этажа с
окнами-мотыльками, светящимися в вечерних сумерках.
Фишман остановил машину возле старого дома с покосившимся
крыльцом. На крючке висела керосиновая лампа с мелким дрожащим
пламенем, освещающим табличку “Милиция”. Водитель выскочил первым и
тут же нырнул под капот. Акулов открыл дверцу и подал руку Марии,
но она словно не заметила ни капитана, ни его жеста и, ощутимо
задев его локтем, проскользнула сразу в дом. Челюсти сжались от
внезапной боли — тычок лейтенанта пришёлся возле сердца, где с
войны застрял крохотный осколок, о котором знали двое: Николай и
хирург, спасший ему жизнь. Оперативник оглянулся, проверяя, не
выдал ли кому свой секрет. Но Фишман так и копался под капотом,
задорно матерясь, а улица оставалась пустынной, только уродливая
старуха смотрела из окна дома напротив. Капитан словно кожей
почувствовал её пронзительный взгляд. Поводя руками, она нащупала
открытую створку и с оглушительным звоном захлопнула её. Николай
выдохнул - похоже, женщина была слепа, - он дёрнул плечами, словно
стряхивая взор старухи, и вошёл в дом.