Ферран бросил взгляд на картину. Молодая женщина в винно-красном тяжелом платье сидела в напряженной позе, а за ее спиной стоял пышно разодетый франт с алой розой в руке. Из-за размера холста черты лиц было сложно разобрать. Единственное, что не вызывало сомнений: у новой кандидатки в невесты были тяжелые темные волосы и стройный стан. Во всяком случае в то время, когда писался портрет, это было так.
– Что ж, это очень интересное предложение, ваше величество. Я дам распоряжение своему секретарю… – Ферран умолк, вспоминая вечно суетного Матеуса, затем продолжил: – Нет. Пожалуй, я попрошу ваш секретариат заняться составлением бумаг.
– Завтра утром вам предоставят первый вариант договора, – сказала Анна-Мария и довольно опустила тяжелые веки. – А пока, мой друг, веселитесь! Бал давно начался. Кересса счастлива принимать у себя победителя эспритов! Наши дамы в восторге от вас и с замиранием сердца предвкушают танцы, не стоит заставлять их ждать.
Ферран вспомнил кислые выражения лиц кересских матрон и испуганные мордашки девиц помладше, улыбнулся и заявил:
– Разочаровывать дам это преступление!
После чего распрощался с венценосной сводницей и, грохоча сапогами, вышел из кабинета.
ГЛАВА 10. У дверей бального зала
От разговора с Анной-Марией осталось сложное послевкусие. Феррана несколько раздражала необходимость менять планы на ходу, но не воспользоваться предложением было бы высшим проявлением глупости. Кстати, о глупости. Где Матеус? Где этот чертов секретарь?
Франц-Фердинанд резким движением отвел в сторону очередную из многочисленных драпировок и ступил в основной коридор, едва не налетев на младшего сына короля Васкони.
– Добрый вечер, ваше высочество, – поторопился поприветствовать его Франц-Фердинанд на родном для Адальрика языке, чтобы сгладить внезапность своего появления.
Юноша вскинул на него горящие глаза и произнес:
– Добрый вечер, ваша светлость.
Невооруженным взглядом было видно, что принца одолевают эмоции, но он старается казаться степенно равнодушным. Лицедейство давалось ему плохо. Темперамент то и дело прорывался наружу в жестах, мимике, тембре голоса. Франц-Фердинанд улыбнулся, вспоминая себя в его возрасте. Да, тогда казалось, что проявить чрезмерную эмоциональность – сродни признать свое бессилье на людях.