— И не меньше бочки, — серьезно
потребовал Манишка. Он никогда не отказывался от гулянки за чужой
счёт.
Учёные нашего славного университета
так и не пришли к единому мнению, что такое Ил.
Кто-то из них считает его нейтральным
пространством между нашим миром и миром Птиц. Кто-то пытается
доказать, что всё это части одного, великая задумка Одноликой,
недоступная нашему разуму. Что Рут, спрятала дороги между некогда
единым, чтобы не дать нам слишком уж много власти. А может, чтобы
оградить человечество от созданий куда более древних и опасных.
Законы в Иле переменчивы, тропы
опасны, и он никогда не был дружелюбен к чужакам. Он всегда лжет.
Всегда ждёт, когда ты потеряешь бдительность, расслабишься. Всегда
играет роль спящего старого хищника. О, он очень стар.
Но отнюдь не слаб.
Мудрость древнего чудовища — страшная
штука.
Мы часто говорим о нём с Головой. Тот
не только ставленник лорда-командующего, благородный сын
влиятельного рода Айурэ, наблюдатель за нашим отрядом, но ещё и
учёный. В отличие от меня не бросил университет Айбенцвайга на
третьем курсе, а закончил все шесть, да потом ещё, благодаря
протекции семьи, пошел дальше, в науку атт-эттир, ту, что изучает
свойства рун.
У Головы много теорий на счет Ила.
Одна другой интереснее. И спорнее, разумеется. Я стараюсь не
опровергать его, по мере возможности. Ил для меня место хоть и
ненавистное, но в чём-то сакральное, словно алтарь в церкви
Одноликой. Это пространство живёт в моих костях. Его сила и воля —
таково мое наследство, прошедшее через века от дальнего предка.
Я может и не понимаю Ил на все сто
процентов, но ощущаю его. То, как он дышит и чем живет. И поэтому
не всегда, но часто, помогаю «Соломенным плащам» избегать
неприятностей и добираться до Шельфа с целыми руками, да
ногами.
Я знаю, как он меняется. И чувствую
время, текущее в нём, без ошибок. Он никогда не может меня
обмануть, заставить задержаться здесь дольше, чем требуется,
«отвести» глаза.
Наш отряд, растянувшись длинной
цепью, на уставших лошадях, двигался к северу, прямо на месяц,
висевший над безрадостными пустошами. Я вёл их по серебристым
тропам, сложенным из мелких камней и осколков костей созданий,
давно всеми забытых. Холмы исчезли за горизонтом, и лишь иногда
слева и справа от нас оказывались парные, всегда парные,
обветренные временем каменистые столбы, высотой в несколько
десятков футов. Между ними стальные пауки с лицами младенцев ткали
из лунного света пряжу, натягивая острые нити, способные перерубить
любого, кто столь глуп, чтобы оказаться в этой ловушке.