Разумеется, он, как и другие его
коллеги, поздравил Пноба. Даже смог выдавить из себя улыбку и
проблеять нечто одобряюще-восхищенное, хотя на душе Птицы клевали.
Аж сердце кровоточило.
А теперь они праздновали. Пноб
пригласил их в Талицу, привел в «Берёзу», кормил и поил. Он сидел
напротив Калеви — раскрасневшийся, весёлый, хохотавший над любой
шуткой и травящий смешные байки. На две головы выше их всех, с
широкими плечами и крепкими руками, гудел шмелем и колотил кулаком
по столу так, что кружки, рюмки, да тарелки подпрыгивали, испуганно
дребезжа.
Калеви слышал разговоры в
университете. Мол, в молодости Пноб интересовался отнюдь не
лепестками, да стебельками, а носил алый мундир. Служил в одной из
гренадерских рот лорда-командующего и, вроде бы, даже участвовал в
нескольких рейдах за Шельф, уничтожал ульи, истоптав немало троп
Ила.
Калеви охотно бы поверил этим слухам.
Уж про гренадерскую роту точно — благодаря росту Пноб вполне
заслуживал почетного места в рядах славных «Рослых
парней»[2] его милости. Но… во всем
остальном Пноб не походил на солдафона или отчаянного малого. Да.
Крупный. И кулаки большие. Но, по мнению Калеви все, кто держал в
руках ружья, орудовал штыком и махал шпагой, довольно тупые люди.
Не ученые. А Пноб глупцом, приходиться это признать, не был.
— Эй! — Рево помахал пятерней перед
пенсне Калеви. — Пиво скиснет. О чём задумался?
— Да я. Так… — пробормотал ботаник,
сделав глоток, думая, что сегодня горечь не только в кружке, но и
на душе. Что он скажет жене? Пилить она его будет до конца месяца.
И всем соседям расскажет, какой он неудачник.
— А я тебе говорил, что в «Морской
деве» прекрасный ром.
— Так идем, — благодушно прищурился
Пноб. — Возьмем лодку, переплывем в Кожаный сапог. Гуляем всю ночь!
Я плачу в честь назначения.
— Вот, это дело! — обрадованно
хлопнул в ладоши Рево и затем икнул. Он потянулся к треуголке,
уронил ее под стол, выругался, шаря руками на полу.
— В следующий раз, — не согласился
Танбаум. Он залез в карман жилета, вытащил часы на цепочке, откинул
крышку. — Без пятнадцати полночь уже. Время сов, а не людей.
— Слабак, — все же Рево сегодня
перебрал и завтра будет стенать на похмелье и прятаться в
библиотеке, в самом тёмном углу. Он нахлобучил треуголку на голову
так, что съехал парик. Выругался. — Ну, а ты, друг?