– Ваш муж просил передать, что заедет в совхоз «Привольный» и скоро вернется.
– Хорошо! – без особых эмоций произнесла женщина. – Когда звонил?
– Минут сорок прошло, – ответила учетчица и пояснила мне: – У Марьи Ивановны муж – заместитель нашего начальника кинобазы. Он отвечает за исправность киноустановок.
– Пойдемте со мной, – перебила её заведующая, – покажу вам, где можно выбрать новые фильмы.
Отправившись следом за Марьей Ивановной, я оказался в большом зале с длинными рядами металлических стеллажей. Они доверху были забиты коробками с кинофильмами, под каждой из которых болталась картонная бирка с указанием картины. Зал плохо освещался, потому что несколько лампочек перегорело и не менялось, то ли из-за их отсутствия, то ли из-за нерадивости электриков.
Здесь было прохладнее, и я вздохнул с облегчением.
Медленно передвигаясь вдоль стеллажей и читая заголовки картин, большинство из которых было уже мною видено, я прошел в дальний угол хранилища. Заведующая шла за мной, и я чувствовал её дыхание, когда останавливался чтобы прочесть очередное название. От неё пахло польскими духами «Быть может», столь модными среди советских дам зрелого возраста.
Дойдя до конца очередного стеллажа, я резко повернулся и внезапно оказался лицом к лицу с Марьей Ивановной. От неожиданности сделал шаг назад.
– Что летчик, – полушепотом, как бы шутливо спросила она, – боишься меня?
В это время кто-то зашел в зал и на другом конце принялся расхаживать в поисках походящего кино. Отчетливо слышалось шарканье чужой обуви, будто вдоль стеллажей передвигался случайно забредший сюда старик. У меня мелькнула мысль, что времени вполне хватит.
Марья Ивановна в это время в чувственной истоме безмолвно прильнула ко мне, отдаваясь во власть моих рук, обдавая жаром своего тела, и я повернул к себе спиной эту внезапно обессилевшую женщину. Она оперлась руками о стеллажи, а потом я вошел в неё, словно в теплую речку, прогретую полуденным солнцем. Мозг как будто отделился от тела, самостоятельно фиксируя детали, пытался анализировать моё и ее поведение, а тело выполняло свою работу. Марья Иванова глухо застонала от удовольствия.
Шаги в дальнем углу склада стихли. Кто-то прислушивался. Черт побери! Меня бросило в жар, но остановиться я уже не смог…
Это был порыв, наваждение страсти, как у Бунина в «Солнечном ударе», когда офицер завел скоротечный роман со случайной пассажиркой на пароходе. Я потерял голову, совсем как тот поручик! Разница была в ощущениях. Герой Бунина чувствовал себя постаревшим на десять лет после той встречи, а я… Я не чувствовал ничего. «Всё из-за любви! – быстротечно соображал я. – Он ведь полюбил!»