Первыми пойдут раненые в живот. Здесь
их не оперируют – не выживают, да и времени прошло много. Операции
на кишечнике эффективны не позднее шести часов после ранения. Позже
развивается перитонит – смертельный приговор в этом мире. Но я буду
попробовать спасти этих людей. Это русские солдаты, и они воюют за
Родину. Пусть я из другого мира, но Россия у нас общая.
Повреждения тяжелые, осколочные. В
ранах много грязи. Чищу, удаляю поврежденные кишки. Хорошо, что они
большей частью пустые – солдаты не успели позавтракать. Перед тем,
как зашить рану, делаю легкий импульс свечением. Оно тянет силы,
поэтому экономно. Главное, чтоб не умер сразу, добавлю потом.
Замечаю изумленный взгляд Леокадии –
заметила. Трудно не усмотреть. Не важно, объясню потом.
Абдоминальные[1] кончились. Выхожу в
предоперационную, ополаскиваю руки в тазу, вытираю полотенцем и
сажусь на стул. Стягиваю маску на шею. Следом появляется Леокадия.
Моет руки и смотрит на меня.
– Валериан Витольдович, хочу
спросить. Я видела… У вас руки светились.
– Это у меня такой дар. Помогает
заживлять раны.
– То-то смотрю, прооперированные вами
поправляется на глазах, – оживляется она. – Слух ходил, что вы
лечите руками, но я не верила. Теперь понятно. А как…
– Закурить есть? – перебиваю ее.
Хватит объяснений. Сам толком не понимаю.
– Вы ж не курите? – удивляется
она.
– После операции тянет.
– Сейчас!
Она лезет в шкаф и достает картонную
коробку. На крышке надпись: «Дюшес». Леокадия извлекает папиросу и
протягивает мне. Вторую берет себе. Не знал, что она курит, в этом
времени среди женщин не принято. Хотя, что взять от
эмансипированной? Леокадия кладет папиросы на стол и достает
спички. Подносит огонек мне, затем закуривает сама. Некоторое время
глотаем дым. Он ароматный и слегка сладкий.
– И мне тоже! – заявляет, входя в
комнату, Карлович. Леокадия дает ему папиросу. Карлович берет ее
окровавленными пальцами и сует мундштук в рот. Леокадия чикает
спичкой. Карлович делает глубокую затяжку и выпускает клуб
дыма.
– Почему вы оперируете абдоминальных?
– укоризненно смотрит на меня. – Зря время тратите. Все равно
умрут.
– Мои выживут! – говорю, упирая на
«мои». – Увидите.
– Хм! – хмыкает он. – Если так
уверены…
Заканчиваем перекур, моем руки и идем
продолжать. Пошли торакальные[2]. С ними
легче. Ранения в грудь выглядят страшно, но заживают лучше. Главное
усечь поврежденные ткани. Здоровые не пустят к себе микробы и,
следовательно, затянутся. Режу, стягиваю, зашиваю. Замечаю, как на
столе появляются зажженные лампы – их кто-то принес. Уже вечер?