Счастлив был в пути купец. Миновали его и звериные клыки, и
разбойничьи сабли, и жестокие морозы. Продрался он сквозь дремучие
полуночные леса, достиг заветного царства и распродал все с хорошим
прибытком. Зазвенели в его ларце динары и дукаты, солиды и номисмы.
Немало богат стал Ибрагим.
Жалел он только, что не сторговал ни единой местной монетки.
Татаровьины, псоглавцы и людоящеры платили за его диковины щедро,
да все златом-серебром из других стран. Собственной монеты, вышло
уж так, в Кащеевом Царстве не чеканят.
Раньше вроде бы пытались чеканить, да только не из драгоценных
металлов или хоть из меди, а почему-то из железа. И было это
давным-давно – все с тех пор изржавели, наверное.
Ну да ладно. Все равно местную монетку Ибрагим искал не ради
прибыли, а просто как диковинку. Хотелось вернуться домой, показать
ее, похвалиться – вот где побывал, дескать.
Но не вышло, так и не вышло.
Все равно золото в его ларце надолго не задержалось. Тут же
пустил его купец снова в дело, взял уже здешних товаров – да таких,
что в полуденных землях и не видывали.
Сверкающие камни из недр Каменного Пояса. Изделия из зубов
громадных земляных оленей. Булатные клинки работы горных карл.
А за самым главным купец отправился к самому царю, в Костяной
Дворец. Долго обивал пороги, долго искал встречи, долго улещивал
Кащеевых визирей – но вот, добрался наконец, предстал перед
железным троном.
И выложил у его подножия содержимое самого заветного вьюка, с
самыми редкими вещицами. Чудесами со всех концов света.
Были там шелка столь тонкие, что накинь – и не заметишь. Была
сабля узорчатой дамасской стали, способная оный шелк на взмахе
рассечь. Была затвердевшая жижа ремесленная из плодов
заморских.
И невольница. Черноглазая Айгуль. Прекраснейшая из дев Басры. До
Ибрагима доходили слухи, что царь Кащей до женской красы небывало
охоч, а сераль его превзойдет даже султанский.
Уж верно прелести Айгуль придутся ему по нраву.
Так думал Ибрагим, пока не увидал царя Кащея воочию. На троне
восседал иссохший старец в черном саване. Такой дряхлый на вид, что
удивительно, как он еще движется-то сам, отчего не в постели лежит.
Пергаментную сизую кожу покрывали струпья, седая борода достигала
пояса, щеки и нос провалились так, что лицо казалось черепом.
Лысую макушку Кащея увенчивала корона. Тонкий венец о двенадцати
зубцах. Да не золотой, не серебряный – железный.