– Эх, молодость, – пустил ностальгическую слезу мистер Флейшнер.
– Сколько прекрасных идей, какой полет фантазии.
На моей первой «Ашке» по предмету, внесенной недрогнувшей рукой
преподавателя в журнал, урок закончился. Наступало время английской
литературы. И этот урок оказался сдвоенным. Такое иногда случается
в любом учебном заведении. Преподаватели не железные – заболевают.
Классы сводят специально: в целях конкуренции. В попытке оценить
равномерность знаний: какой класс сильнее. Причин тому бывает
множество, в детали гимназистов не посвящают.
Просто в класс вплыла наш ужасный и прекрасный препостор с двумя
пособницами, поглядела на затихших школяров и объявила: сдвоенный
урок, аудитория восемь на первом этаже.
Посмотрела на меня – я попробовал притвориться Бонькой. Рыжей
невидимой бестией. Пугливой милашкой в окружении расцветших
светло-красных тычинок, робко смотрящей на окружающий мир.
– Мистер Дашер, соблаговолите повторить нижесказанное для всех.
– потребовала она.
– Леди и джентльмены! – с энтузиазмом начал я. – Наш великий
препостор приглашает всех на урок английской литературы и поэзии,
совместный с первым классом. Форма одежды обычная, томик Байрона в
руках обязателен, слезы умиления на глазах по желанию. Аудитория
номер восемь.
– В целом неплохо. – сказала Глэдис и намекнула. – Слёзы
умиления могут оказаться настоящими. Для плохо разбирающихся в
предмете.
Потому с тяжелым сердцем я зашел в большую аудиторию и взобрался
на верхнее место. Там напряг память пациента в попытках отыскать
базу из прочтенных книг.
Как суровый пацан, настоящий спортсмен и представитель
натурального сообщества, в литературе Эйвер не шарил. Да, был самый
первый памятник культуры, на который все британцы фалломорфировали
– поэма Беовульф. Я на него киношку смотрел, отличная вещь,
незаслуженно прошедшая незаметно в кинопрокате нулевых. Чосер с его
«Кентерберийскими рассказами» был парнише смутно знаком. Шекспир,
наш Уильям, его и последний бомж знает. Писал стихи у англичан
Байрон. Ах, да – как же без Робинзона Крузо и Гулливера.
В период «Года вулканов» было слегка не до литературы. Только в
конце шестидесятых годов девятнадцатого века появляется первое
осмысление прошедшей катастрофы. Александр Дюма вступил в «Год
вулканов» маститым литератором, сражался в дивизии генерала Фуа,
после её разгрома в трехдневной битве при Джиджеле, попал в плен к
племенам берберам. Его освободил британский корпус, Дюма примкнул к
англичанам, сражался вместе с ними, перешел под британскую корону,
поскольку сообщение между европейскими колониями в Африке было
делом очень трудным. В пятьдесят лет, отслужив положенный срок в
армии, занялся драматургическими произведениями во второй столице
Великобритании. Автобиографически описывая военные действия, пишет
«Три волшебника и бард», с названием-отсылкой на своих мушкетеров,
о британских магах и французе, неделю оборонявших переправу через
реку Конго, от восставших племен баконго, среди которых было
несколько эсперов.