— Я… Я люблю тебя.
— Я знаю, — ее губы дрогнули в
какой-то горькой полуулыбке. — Иначе, наверное, ты бы сюда не
прошел. — Она немного помолчала, а потом тихо добавила: — И,
знаешь, я тоже тебя люблю. И всегда любила.
Вал окончательно смешался и молча
уставился на свои руки. В его душе был полнейший сумбур. Но это
вдруг стало как-то неважно, потому что где-то глубоко в душе сладко
затрепетало: “Любит, любит!”
— А ведь, наверное, должна бы
ненавидеть, — очень серьезно продолжала Маша. — Ты же бросил меня
ни с того ни с сего, когда я больше всего нуждалась в твоей
поддержке, а не в эгоистичном нытье влюбленного мальчишки! Мама… —
ее голос дрогнул, — мама тогда совсем с ума сошла с этой ее сектой,
пропадала там днями и ночами, ничего больше не хотела знать. Отчим
страшно переживал, стал приходить домой пьяный, они страшно
ругались. Я чувствовала себя ужасно, а ты… Ты просто исчез!
Неужели все было именно так?! Ведь
Валу казалось, что его просто не воспринимают всерьез: они даже ни
разу не поцеловались! А что за любовь без нежностей, объятий и
поцелуев? И теперь ему хотелось кричать, кричать от обиды, что все
так несправедливо и глупо получилось. Он взял ее руки в свои, нежно
сжал ее теплые ладошки: ему так хотелось сказать ей что-нибудь
хорошее, утешить, чтобы навсегда высохли эти блестящие слезинки в
ее милых глазах, чтобы она наконец улыбнулась — ведь он раньше
толком не видел, как она улыбается.
Какой-то странный звук привлек их
внимание: как будто кто-то там, снаружи на крыльце, осторожно
пробует входную дверь на прочность. Маша вздрогнула, Вал
почувствовал, как напряглись в его руках ее ладони. Дверные доски
заскрипели: снаружи что-то мягкое и тяжелое навалилось на
неподатливое дерево.
Маша мягко высвободилась и
произнесла свистящим шепотом:
— Т-с-с! Ничего не бойся! — и
затушила лампу.
Они остались в кромешной тьме. Скоро
глаза понемногу привыкли, контуры предметов постепенно проступали
из темноты. Внезапно стало светлей: луна вышла из облаков, и теперь
заглядывала в среднее окошко, прямо в щелку между неплотно
задернутыми шторами. Было очень тихо, потом за окном пронесся порыв
ледяного ветра, жалобно скрипнул, повернувшись, флюгер, и стало
слышно, как кто-то тяжело и мягко спускается с крыльца. Затем тихие
шаги послышались во дворе: они огибали дом. Ближе, еще ближе. Вот
уже шуршит растущая под окном трава, и вдруг в комнате потемнело:
незваный гость пытался заглянуть в щель между занавесками,
приникнув к стеклу.