В начале января 1917 года на
квартире председателя русского парламента собрались заговорщики.
Военных представлял генерал Крымов, который от имени генералов
требовал от Государственной Думы осуществить переворот, который
поддержит армия. В качестве примера решимости армии был
процитирован генерал Брусилов, который заявил: "Если придется
выбирать между Царем и Россией - я пойду за
Россией".
Однако Родзянко мыслил себе
переворот исключительно как военный, в то время как сам он
рассчитывал извлечь из него максимальную выгоду, ничем особо не
рискуя. Будучи осторожным политиком, он до самого конца рассчитывал
оставаться в стороне от возможных проблем со стороны царя: "Я
никогда не пойду на переворот... я присягал... прошу вас об этом в
моем доме не говорить... Если армия может добиться отречения, пусть
она это делает через своих начальников, а я до последней минуты
буду действовать убеждением, а не насилием".
Но и военные не хотели таскать
из огня каштаны для Родзянко.
Следует отметить, что если
генеральский заговор в основном ограничивался желанием сместить
конкретного царя и, возможно, установить конституционную монархию,
то желанием Родзянко было увеличить вес Государственной Думы (и
свой соответственно) до максимума, то есть упразднить монархию и
установить в России парламентскую республику.
Участники заговора не доверяли
друг другу всячески стремились переиграть. Так, например, генерал
Алексеев предлагал царю проект установления военной диктатуры в
стране, как единственную возможность наведения порядка, в то время
как Родзянко, в качестве рецепта от всех бед, продвигал идею
"ответственного министерства" с главой правительства наделенного
обширными полномочиями, которого в свою очередь избирает парламент.
Его в этом поддерживали Гучков, Некрасов, Львов и Керенский,
игравшие, однако, в свои игры.
Также не было единства в
методике переворота. Группа Родзянко предлагала инсценировку
народных волнений в столице, в результате которых к зданию
Государственной Думы должна была явиться "революционная
общественность" и потребовать от Думы взять власть в свои руки.
Гучков позднее вспоминал их рассуждения: "после стихийной анархии и
уличных волнений настанет момент организации новой власти, и тут
придет наш черед, как людей государственного опыта, которые,
очевидно, будут призваны к управлению страной". Однако, сам Гучков
считал: "Мне кажется, господа, - заявил тогда он, - что мы
ошибаемся, когда предполагаем, что какие-то одни силы выполнят
революционное действие, а какие- то другие будут призваны для
создания верховной власти. Я боюсь, что те, кто будут делать
революцию, сами станут во главе этой революции".