Шесть лет. Целая жизнь.
Убийственная, выматывающая, тянущая жилы и не дающая поверить в
лучшее. Оказалось, что нужно было быть смелей, верить Ане и в Аню.
Не сомневаться, как бы тяжело ни было. Теперь эти шесть лет
остались позади, он четко это видел. Они не стоят между ними. Между
ними вообще больше не стоит ничего того, что нельзя было бы
преодолеть вдвоем. Это тоже было открытием — когда они были вместе,
все призраки прошлого таяли и становились не более, чем дымкой.
Всё, чего он страшился, стало мелким и неважным. Важно было
настоящее. Это она научила его так думать. Это она научила его
видеть суть вещей. Это она научила его любить! Это ведь странно,
если вдуматься. Один-единственный человек, тот самый, который нужен
был тебе, встречается на твоем пути и меняет всё. Ты можешь думать,
что тебе угодно — что вы не подходите друг другу, что ты слишком
стар для неё, что твои проблемы и обстоятельства помешают вам, а
она простым движением плечика отвергает воз твоих доказательств, и
за наносным появляется истинное. Что тела следуют за душами, а у
душ нет возраста или страха. Они просто любят, любят невзирая на
всё. Любят, прощают, милосердствуют.
Будьте все единомысленны,
сострадательны, братолюбивы, милосерды, дружелюбны… Да, так
говорится в Библии. Как прекрасен был бы мир, если бы все поступали
согласно этим строкам. Почему лишь единицы умеют открыть своё
сердце, остановиться на бегу и оглянуться на то, как они действуют
и говорят, и попытаться найти в себе то, что позволит действительно
любить? То место в сердце, которое Богом отведено любви, занимают
гордыня, тщеславие и равнодушие. Увы, это происходит повсеместно.
Жаль, что он сам так поздно понял истинный смысл этого чувства.
Чувства, где с любимым человеком ты сплетен всем — душой, сердцем и
телом. Убери что-то из этого списка — и выйдет перекос. Жить
перекошенным, согбенным неправильным пониманием сути любви и не
осознавать этого — страшно, если подумать. Прозреть — тоже страшно,
но только если ты один и поменять уже ничего нельзя. А он не один,
поэтому будущее наконец виделось ему светлым. Такое с ним случалось
довольно редко, а вот погляди-ка!
Штольман улыбнулся и открыл глаза.
Нужно лечь хотя бы на час, утром ему надлежало последний раз
явиться в участок. Трегубов закончил свои дела, а Коробейников
более не пропускал службу. Якову вдруг стало жаль его. Антону не с
кем было разделить свою душевную боль. Его любовь — а любовь ли,
если задуматься — как раз оказалась обманом, и его перекос стал
лишь круче, а значит — болезненнее. Штольман лег в постель и тут же
вспомнил, почему не хотел делать этого раньше. Весь накал эмоций
разом вспыхнул в нем вновь. Подушка пахла лимонной вербеной,
простыни были скомканы, а самое главное — воображение услужливо
распахнуло папку с ярчайшими картинками, звуками и ощущениями,
которые навеки теперь остались в его памяти, и принялось сменять их
прямо перед Яковом, ехидно посмеиваясь над его планами касательно
сна. Вот тебе, дружочек, платье с вырезом, серебряный крестик над
полукружьями груди, щиколотка в чулке, мочка с хрустальной каплей.
Мало? Пожалуйте — тонкие пальцы в его волосах, голубая венка в
изгибе локтя под его губами, стон и жар обхвативших его бедер. И на
этом не остановимся? Ну тогда вот так — поцелуй-укус в его плечо,
её ладони на спине, талии, ягодицах, совершенная грудь в его
руке.