— Настолько плохо? — уточнил Яков, который не хотел, чтобы Аня
видела труп, но пока благоразумно молчал, предполагая самую
яростную реакцию с её стороны. Вместе, значит, вместе, он
помнил.
— Священника долго пытали, вырывая то тут, то там части плоти, а
после уложили тело на алтарь и подожгли, — проговорил сквозь зубы
комиссар и, достав из карману трубку, закурил, не желая
уподобляться своим подчиненным и избавиться от завтрака на виду у
всех. Таких преступлений на его веку еще не встречалось. Чтобы
служителя церкви убили с такой жестокостью! Это дело невиданное! Да
сейчас еще церковное руководство подключится! Ээээх! Комиссар
чувствовал, что дело выйдет отвратительное!
Уговаривать Аню не пришлось. Она ойкнула, позеленела, прижала
руку ко рту и сама была рада остаться на свежем воздухе. Штольман,
втайне радуясь, что ему не пришлось на неё давить, усадил её на
скамеечку под развесистым дубом, а сам пошел внутрь вместе с
комиссаром. Аня же подышала немного, почувствовала, что тошнота
прошла и принялась посматривать по сторонам, сокрушаясь об убитом.
Она произнесла про себя соответствующую случаю молитву, подумав о
том, что Бог разберется с тем, что она православная, а покойный —
католик. Человеческая душа — есть душа, вне зависимости от того, в
кого ты веришь.
— Удивляюсь я тебе, птичка, — раздалось над Аниным ухом, и она
подпрыгнула от неожиданности. — Покойный церковник разве что
крестом тебя не огрел, а ты по нему слезы льешь!
Аня отдышалась и посмотрела на призрака, который развалился на
сиденье рядом с ней.
— Он ведь человек, — пожала плечами она. — Значит, заслуживает
поминовения и упокоения.
— Челове-е-ек, — протянул дух. — Значит, по-твоему, каждый
заслуживает жалости! Ты, птичка, любопытная девчушка. Я рад, что
сюда нагрянул. Это будет интересно!
— А зачем вы здесь? — снова попыталась выяснить Анна.
— Чтобы наблюдать, — пояснил мужчина. — Здесь много любопытного.
Знаешь, иногда на устах — мёд, а на сердце — лёд. Иногда наоборот.
А порой всё прогнивает так, что ничего доброго не остается ни в
словах, ни в душе. Я пойду, птичка. К тебе спешат.
Аня растерянно посмотрела на опустевшую скамейку, а потом
подняла голову. К ней действительно почти бежала сухонькая и
страшно встревоженная мадам Ортене
Мадам Ортене было на вид лет девяносто, такой сморщенной и
сухенькой она была, но Анна знала из рассказов Элен, что ей за
шестьдесят и вся её семья так или иначе была связана с приходом.
Сама она с самого раннего возраста помогала церкви, перейдя наконец
на должность органистки, чем очень гордилась. Инструмент в церкви
был небольшой, но старый, и играла на нём женщина виртуозно. Два
раза в месяц, в воскресенье, она давала для прихожан концерты, и
скамьи никогда не пустовали.