Детективное агентство "Анна и её духи". Восьмое дело. - страница 51

Шрифт
Интервал


Аня взяла подушку и стукнула Якова по плечу. Тот ошарашенно уставился на неё и смотрел так целую секунду, а потом, когда новый удар пришелся ему прямо по лбу, перехватил инициативу и принялся защищаться. Внутри неожиданно образовался фонтанчик энергии и бурной радости. В последний раз бой подушками у него случился в школе, когда ему было лет тринадцать. Знатно их дортуару влетело в ту ночь. Они две недели драили всё крыло без перерыва.

Закончилось все ожидаемо: Аня оказалась прижатой к одеялу, а Штольман навис сверху. Анна хихикнула.

— Что? — спросил Яков, чувствуя себя не на сорок с лишним, а на семнадцать (не больше) лет.

— У тебя перья в волосах! — давясь от смеха, ответила Аня. — Поединок вышел знатный! Подушка проиграла.

Штольман попытался рассмотреть свою прическу, но ему это не удалось по причине того, что как только он менял положение тела, Аня начинала страшно извиваться, чтобы вывернуться из его рук и применить против него какой-нибудь запрещенный прием. Яков укоризненно посмотрел на неё, мгновенно отпрыгнул на середину комнаты, встал в позу греческого оратора (совершенно голый) и с выражением прочел, задрав бровь:

— Будь счастлива… Забудь о том, что было,

Не отравлю я счастья твоего,

Не вспомяну, как некогда любила,

Как некогда для сердца моего

Твое так безрассудно сердце жило.

Не вспомяну… что было, то прошло…

С этими словами Штольман гордо прошествовал в ванную комнату, жалея, что у него нету тоги (так было бы гораздо зрелищней, хотя Анна с этим бы не согласилась) и слыша, как Аня громко хохочет позади, упав навзничь на матрас.

Визит в полицию оказался безрадостным. Штольман, который получил заряд бодрости и чувствовал себя мальчишкой, и Аня, которая излучала жизнелюбие после объятий любимого человека, обнаружили в участке взвинченного, бледного и успевшего за пару часов истерзать себя Антуана. Он съездил домой, но сбежал оттуда через полчаса, потому что не смог врать жене и матери, а терпеть их участливые вопросы был не в силах. Он ждал сигнала Поля Мартена, который как раз выяснял, что предпримет официальная власть. Сам он почитал ситуацию угнетающей. Не желая того, он сделал свою жену, верующую и относящуюся к браку с уважением, грешницей, да и сам он чувствовал какую-то странную муть, будто налипшую на него изнутри. Все стало неправильным. Даже если сейчас их вновь обвенчают по всем канонам, первое, самое трепетное и возвышенное ощущение смыто, раздавлено и запачкано случившимся. Как быть дальше, Перре не представлял.