— Сползай по черепице, я тебя поймаю! — сказал Яков, становясь
устойчивей.
Лидочка кивнула и сделала, как велел отец. Было страшно, когда
одна особенно старая плитка рассыпалась под ногой, но надёжные и
тёплые руки отца не дали ей упасть. Девочка прижалась к Штольману,
ощущая наконец уверенность, что всё закончилось и теперь всё будет
хорошо. Яков же, вдыхая сладковатый, детский ещё аромат
собственного ребенка, понимал, что сделает всё что угодно — убьёт
этого ублюдка, умрёт сам, одним словом: всё — чтобы его дети были в
безопасности.
Аккуратно доставив Лидочку на землю, он встретился со
взмыленными полицейскими, которые упустили злоумышленника. Устало
кивнув — он не рассчитывал, конечно, на такую удачу, - Штольман
отправился домой, стараясь не пристрелить кого-нибудь по дороге,
глядя на ссадины на руках и ногах дочери. Дома их встретили всем
миром. Узнав, что произошло, все ужаснулись, а потом принялись
хлопотать около Лидии, восхищаясь её поступком, утешая и
обрабатывая раны. Аня залпом выпила двойную дозу успокоительного —
нервы уже не выдерживали сегодняшних событий! А Штольмана буквально
заставила его принять: ей совершенно не нравилось его
состояние.
Лидочка, которая наконец оказалась в тепле, среди близких,
неравнодушных и любимых людей, ощущая ласковые руки матери,
обмазывающие её ссадину обеззараживающим средством, наконец
расслабилась и вдруг зарыдала во весь голос, размазывая по лицу
слёзы.
— И теперь моего любимого пальто нет! — всхлипывала она,
зацепившись за что-то, на что можно выплеснуть своё горе. — А я его
так любила-а-а! Оно было такое красивое-е-е!
Все вокруг понимали, что оплакивает она не пальто, но давали
ребенку избавиться от накопившихся внутри эмоций. Марта вообще
пообещала, что они с Гастоном купят целиком ателье верхней одежды,
и она сможет там выбирать новое пальто хоть каждый день. Это
сработало. Лидочка, скривившись, перестала рыдать и сказала, что
она не настолько испорчена, чтобы так тщеславно смотреть на мир. Ей
просто нравилось её старое пальто, потому что папа купил его ей на
день рождения. Оно было лимонное и весёлое. И если Гастон подарит
ей еще какую-нибудь весёлую одежду, она будет благодарна. На том и
порешили.
Все вздохнули с облегчением. И пребывали в относительно
спокойном состоянии до тех пор, пока вышеупомянутый Гастон с
мрачным и болезненным выражением лица не появился в гостиной.
Штольман, взглянув на него, всё понял.