Снова на Москву опустился зимний морозный вечер. За окнами
большого здания на Лубянке метель кружила снежные хороводы, а я все
не ехал домой, хотя день выдался трудным, и я уже чувствовал
усталость. Если бы мое тело все еще оставалось в том немощном
состоянии, в котором оно досталось мне, как попаданцу, я уже после
такой напряженной работы давно бы слег. К счастью, у меня здесь
развились удивительные способности целителя, позволяющие
подкачивать биологическую энергию не только другим, но и самому
себе. И я, глубоко вдыхая воздух, мысленно наполнял себя еще и
энергией космоса, разгоняя ее, опять же силой мысли, по телу.
Мое новое расписание еще не устоялось, и, поработав в Кремле
несколько часов, я снова вернулся в свой привычный кабинет
председателя ОГПУ. Впрочем, эта служба теперь вместе с другими
силовыми структурами СССР, вместе с погранвойсками, с армией, с
милицией, даже с партийным контролем и с наисекретнейшей разведкой
ЦК входила в надведомственный ЧКГБ, который тоже возглавлял я. Сидя
в удобном кресле из черной кожи в президиуме актового зала,
задрапированного красной материей, я внимательно вглядывался сквозь
стекла очков в лица людей, собравшихся на внеочередную коллегию
ОГПУ. Мне было интересно, кого же они видят во мне? Диктатора ли,
который вознамерился превзойти Сталина в своей тирании? Или
наоборот, они замечают в моем лице отблески надежд на перемены,
ведущие к гораздо более рациональному и справедливому
государственному устройству, «к социализму с человеческим лицом»?
Как бы там ни было, а все присутствующие смотрели на меня не менее
внимательно, чем я на них.
Я понимал, что выгляжу человеком немолодым, да и внешности
нерусской. Но, внешний вид бывает обманчив, как бывает обманчива и
национальная принадлежность. Ведь Иосиф Виссарионович тоже не был
русским. А он сделал страну великой, выиграв страшную войну, создав
ядерный щит и построив все-таки социализм. Пусть даже и такой,
каким сам Сталин понимал его: слишком жесткий, бескомпромиссный и
забюрократизированный сверх меры. Понятно, что Джугашвили
действовал беспощадными методами, шел путем интриг и аппаратной
борьбы, репрессий, перегибов и ошибок, но сделал же! А не ошибается
скорее тот, кто не делает ничего.
К сожалению, жертв оказалось на этом трудном пути все-таки
слишком много. Весь пассионарный фонд народа уничтожили потери,
понесенные в сталинское время. Так и не смогла огромная страна
победившего социализма зализать раны страшной войны с Германией, а
фактически с большей частью Европы. Ведь погибли в этой войне
многие миллионы самых храбрых советских людей, которые оказались на
переднем крае борьбы. И сейчас передо мной стояла задача не
допустить подобного развития событий. Вот только в той прежней
реальности, откуда я переместился сюда, не имело места ничего
подобного нынешнему вооруженного мятежу троцкистов. А это
обстоятельство сильно осложняло мою задачу. Оттого на моем лице
обозначились суровость и сосредоточенность, а для какой-либо
доброжелательности не было сейчас и намека.