Более того, Гарри и сама не слишком вникала в свою половую
принадлежность. Она носила вещи, предназначенные для мальчика, и
для нее этого было достаточно. А додуматься до очевидного открытия
ей мешали собственная недалекость и рассеянность, явно
искусственного происхождения.
«Вот попадос! — искренне возмутилась я. — И как быть?»
В своей теперь уже прошлой жизни планировать я не любила, но в
этой без списка дел не обойтись. И я решила, что перед началом его
составления стоит собрать побольше сведений. И в первую очередь
найти документы Гарри. Они могли пролить какой-то свет на всю эту
историю.
Сказано — сделано. На следующий день, пока Дадли где-то шатался
со своими дружками, дядя был на работе, а тетя вышла в магазин, я
быстро и тщательно обыскала спальню Петуньи и Вернона. Как и
ожидалось, стопка документов отыскалась в верхнем ящике комода. Там
же я нашла письмо Дамблдора. И несколько раз его перечитала, прежде
чем застонать от понимания.
Итак. Согласно словам директора, я — сын Лили и Джеймса
Поттеров, Гарри Джеймс. Ни точной даты моего рождения, ни списка
прививок, ни магической метрики, ни адреса, где решили похоронить
родителей. Дамблдор, который в книгах на каждом шагу плел густое
кружево слов, умудряясь запутать собеседника и вывернуть его
обвинения в обратную сторону, в письме оказался сух и лаконичен
сверх меры.
В метрике, оформленной для меня Дурслями, я уже оказалась не
Гарри, а Генри Джеймсом Поттером. И никаких записей о прививках,
перенесенных болезнях. Я будто и не существовала вовсе. Кроме как в
двух бумажках.
И как теперь быть?
Сидеть и ждать письмо из Хогвартса я не собиралась. Так что моей
следующей задачей было выбраться в магический мир и встретиться с
гоблинами. А вот от этой встречи зависели мои дальнейшие планы.
Если гоблины сообщат мне, что без ключа и до дня рождения я не
могу рассчитывать хоть на что-то, то сажусь и сижу на попе ровно.
Если же гоблины оказывают мне хоть минимальную помощь, то
аккуратненько начинаю готовиться к учебе и изучать магический мир.
При некоторой удаче я даже смогу уехать от Дурслей. Это конечно
опасно, ведь тогда я предстану перед Дамблдором слишком
самостоятельной, но... всегда можно разработать такой план, чтобы
директор ни под каким видом не смог руководить моей жизнью. Это
телу моему одиннадцать, а по мозгам мне двадцать один. И я уже
нажилась и в большой семье, и в общаге. У меня смирения, конечно —
бескрайнее море, но вертеть своей жизнью не позволю.