Какой бы злой на своих несостоявшихся насильников я не была, смерти я точно никому не желала. Вот дрючком бы по спине с удовольствием огрела, чтоб не повадно было в следующий раз. А с разгона головой о каменюку… Нет, это не по мне. Но и как остановиться, если мы несемся как на пожар?
Еще сильнее вцепившись мужику в бороду, словно в лошадиные поводья, я завизжала, что было сил:
— Сворачивай! Сворачивай, идиот, а то убьешься! Давай правее! Или левей!
Мужичок еще больше вытаращил и без того выпученные глаза и тоненько заорал фальцетом:
— Матушка-магичка, всеми богами клянусь: да я больше в сторону русалок и не гляну! Не убий!
То ли мой вопль помог, то ли то, что я дергала изо всех сил за бороду, то ли сработала молитва мужичка, но в непосредственной близости от каменюки мои живые санки вдруг безо всякой видимой причины свернули в сторону и, объехав препятствие, вновь вернулись на трассу и полетели дальше.
На расхлябанную, без единого следа асфальта или бетона, деревенскую улицу начал высыпать народ. Мальчишки улюлюкали нам вслед, молодки осуждающе качали головой. Но, даже пролетая мимо на сумасшедшей скорости, я не могла не заметить и того, как мало вокруг было людей, и какими бедными они выглядели.
Уклон закончился еще на въезде в деревню, улица дальше шла по равнине, но мой импровизированный транспорт уменьшать скорость не спешил. Остановились мы, опять-таки, каким-то непонятным, волшебным способом напротив стоящего практически в центре деревни домика за покосившимся плетнем.
Лежащий подо мной Окул охнул:
— Святые драконы! Шира меня в крысака превратит! Ой, лихо, мне лихо!
В моей жизни много было всякого. И люди тоже попадались разные. С кем-то дружила, с кем-то соблюдала нейтралитет, с кем-то враждовала. Но вот скулящие, как побитый щенок, мужики с самой юности вызывают во мне стойкое отвращение. Я неприязненно покосилась на свой ноющий транспорт и дернула его за мерзкую бороденку:
— Цыц! Напакостил — отвечай! Хороших людей да без повода в мерзкое существо не превращают!
Мужик икнул и примолк. А от домика раздался старческий скрипучий голос:
— Бросай, девонька, Окула, пропащий он мужик. Толку не будет. Иди ко мне!
Я невольно завертела головой, ища владельца голоса. А найдя, оторопела. На крылечке того самого домика, у которого мы остановились, по старинной русской традиции имевшего по фасаду три окна, сидела