Левая ладонь была закрыта повязкой, под
которой ощутимо ныло, а вот прочих заметных следов какой-то
иной деятельности видно не было: костяшки на правом кулаке не
разбиты, — значит, не боксер, и не каратист какой. Ссадин,
царапин, тоже нет. Обычные, ничем не примечательные руки.
Разве что подушечки всех пальцев левой руки, торчавших из повязки,
кроме большого, были слегка огрубевшими. Никак предыдущий их
владелец был гитаристом?..
Но все же имеется пока более животрепещущий
вопрос — как же я стал их обладателем?
Причем чужие руки плавно переходили в также
незнакомые предплечья, локти, — и далее, безо всяких намеков
на хирургию. И знакомое мне до последнего шрама и родинки,
привычное, родное тело все никак не начиналось.
«А вдруг теперь не свои у меня — не только
руки?..» — как-то нехорошо похолодело у меня в животе, а
писклявый кардиомонитор зачастил еще сильнее. Мне сразу
вспомнилась книжка «Футурологический конгресс» Станислава
Лема, где мозг главного героя, Ийона Тихого, после страшной
автокатастрофы пересадили в тело юной негритянки. Вот
радости-то у мужика было…
Под эти совсем невесёлые мысли мои ладошки
рефлекторно прижались к груди, — однако бюста, хвала богам,
не обнаружили. Ну, и то хлеб.
Но скрупулезно углубить исследования о
своей половой принадлежности, начав было приподымать
укрывающую меня белую простыню, мне не дали — входная дверь с
негромким шорохом отъехала вбок, и в палату зашла
медсестра.
Невысокая, симпатичная, лет двадцати пяти —
двадцати семи, и с обеспокоенным лицом азиатского типа, хотя
явно нечистокровного. Видимо, показания аппаратуры
дублировались на пост дежурной сестры, что и вызвало ее
появление. Медработница была в тканевых туфлях на сплошной
подошве без каблука, салатового цвета халатике-курточке с
короткими рукавами, свободных штанах, и с непривычной
заколкой-чепцом на коротко стриженой черноволосой голове.
...Хотя то, что она произнесла, увидев мои
открытые глаза, назвать просто «непривычным» было уже сложно...
— Аната га мэ осамащи? — прозвучал вопрос и
я отлично понял, что она интересуется, очнулся ли я. Но
озвучен-то он был на… Черт! «Аната»? Да это же опять
японский!
— Э?.. — только и смог я сипло выдавить из
себя в ответ, глядя на нее с легкой опаской.