Насколько глубоко мне придётся
забраться в ловушку невозвратных затрат? В какой момент придётся
сказать «хватит» и повернуть, несмотря на манящий зов неразгаданных
тайн? Сейчас спокойно танцевали посреди бала сатаны, но в любой миг
он мог обрушиться на нас, чтобы поглотить без остатка.
- Сколько это займёт? – наконец
спросил я.
- Не более часа. Бал будет длиться
ещё четыре.
- Мы должны успеть до того, как
явится Князь в Жёлтом, – нехотя сказал я. – И при малейших
признаках проблем разворачиваемся и уносим ноги. Немедленно.
- Как скажете, Виктор, – ещё одна
улыбка – самая нежная из тех, что она мне дарила.
- Зови меня Вик, – буркнул я. – И
посвяти в план, хотя бы приблизительно.
Она явно хотела что-то сказать, но
наше внимание отвлёк удар по струнам, по громкости способный
сравниться со взрывом – начало новой песни. Безумные музыканты
взгромоздились друг на дружку, устроив живую пирамиду метров пять в
высоту, испускающую мелодию для энергичного танца.
Я отвлёкся на них, всего на секунду
отвернувшись от Анны. А когда повернулся назад, её уже не было
рядом – и не было нигде.
Меня давно не посещало это чувство –
оказаться потерянным посреди толпы. Чувство странное, достаточно
специфическое, чтобы не возникать часто, но его невозможно с чем-то
перепутать.
Когда был последний раз? Кажется, мне
только исполнилось семнадцать, я возвращался домой после какой-то
идиотской вечеринки, где умудрился совершенно бессмысленно
накидаться и после этого упасть, приложившись головой об удачно
подвернувшийся столб. Какое-то время шатался по улицам без
понимания происходящего, распугивая прохожих – и помнил только это
ужасное тягостное ощущение полного одиночества несмотря на людей
вокруг.
Когда был первый? В детстве, в
возрасте пяти с половиной лет, мама взяла меня с собой на вещевой
рынок. Мы уже туда ходили вместе, но тогда там оказалось гораздо
больше народу – в честь какой-то невероятной распродажи. Я
отвлёкся, выпустил её руку – и тут же остался совсем один, зажатый
между спинами чужих людей.
В семнадцать мне повезло – кто-то
догадался вызвать скорую, меня осмотрели, подлатали и доставили
домой. В пять я ревел навзрыд до тех пор, пока не услышала
мама.
Сейчас же не оставалось никаких
надежд ни на скорую, ни на маму. Плакать тоже не было смысла.
Вместо этого мне пришлось неторопливо оглядеться, изображая крайнюю
степень скуки – как будто у меня каждый день пропадали из-под носа
спутницы. Никаких проблем, никакой паники, ни малейшего повода
обращать на меня внимание.