После некоторой заминки бородача все-таки протолкнули по трапу
наверх, после чего, вместе со мной, наконец подвели к двустворчатой
двери из красного дерева. Рядом стоял на посту длинный и
нескладный, совсем юный матросик с какой-то архаичной фузеей у
ноги.
— Ага. Еще два буржуя, — ломающимся баском довольно протянул он,
большим ключом с замысловатой бородкой отпер амбарный замок и
распутал цепь на ручках двери. — А ну заходи, пережитки прошлого. И
тихо мне. Услышу хоть словечко, пущу пулю в лоб не задумываясь!
— Так их, Сява, так... — хохотнул рыжий и вслед за бородатым
любителем геологии втолкнул меня в кают-компанию.
«Очередная “хата”, — грустно подумал я, остановившись за
порогом. — М-да... и в новой жизни не смог избежать. Видать, судьба
такая. Ну что, сидельцы, принимай заслуженного арестанта...»
Сидельцев в кают-компании оказалось ровно пятнадцать человек.
Пятеро матросов разного возраста, шестой — пожилой мужик с сильно
разбитым лицом и в форменной морской тужурке, еще один помоложе, в
такой же, только, судя по рантам на рукавах, рангом пониже, и
восьмой — носатый еврей с печальными как у Моисея глазами, в белой
поварской куртке. Эти сидели в рядок на полу возле стены. Напротив
расположилась закутанная в пуховую шаль очень важная с виду пышная
матрона с пунцовым от злости брылястым лицом, а к ней прижимался
козлобородый, сухонький мужичок в сюртуке и подштанниках. Рядом
пристроился еще один дородный мужчина в шитом золотом бархатном
халате, с расчесанной на пробор шикарной седой бородой. Завершали
счет две девчушки, лет по пятнадцать возрастом, в ночных рубашках и
хлюпающий носом мальчик вполовину младше. Эти жались, как цыплятки,
к удивительно красивой даме с припухшими заплаканными глазами,
одетой в роскошный пеньюар нежно-кремового цвета.
У всех, включая детей, были связаны руки.
Бородатый геолог купеческого вида, пьяно бормоча, примостил
седалище там же, где стоял, подперев дверной косяк широченной
спиной, и тут же захрапел, а я, немного поразмыслив, направился к
повару, возле которого было немного свободного места. Кроме того,
он показался мне самым вменяемым из всех. Толком не знаю почему,
возможно из-за того, что взгляд носатого был не такой затравленный
и потерянный, как у других. Хотя и полный вселенской печали.