Я
посмотрел в окно. Солнышко еще не село, но заметно, что и на самом
деле вечер. Кажется, на дворе стоит лето.
Степан, в
лучших традициях театральных лакеев поклонился, пробормотал:
«Слушаю-с» и вышел.
Вернулся
слуга минуты через две, а может и три. Оперативно. Или у него уже
был заготовлен подносик, на котором стояла рюмочка водки, а на
блюдечке сиротливо лежал соленый огурчик? И ему оставалось только
налить стакан чая.
Батюшка,
опрокинув рюмку, сочно захрустел огурцом (я тоже хочу!) и с неким
благодушием сказал:
— Ты,
голубчик, прежде чем прокламации читать и о политике государя
нашего императора рассуждать, поинтересовался бы — с кем дело
имеешь.
—
Провокатор? — наобум поинтересовался я, и судя по тому, как отец
сморщился, я понял, что угадал.
Но
Чернавский-старший не стал вдаваться в подробности, как-то
витиевато ответил:
— Все мы
порой болтаем о чем ни попадя, но только болтаем с теми, кто языком
не мелет, и доносить на тебя не побежит. А лучше — вообще лишнего
не болтать и свои взгляды не излагать. Понял?
— Ага, —
кивнул я, отхлебывая чай.
А чай был
хорош! Пожалуй, даже получше тех, что я пил на своей «исторической
родине». Или правильнее сказать — в своей реальности? А отец, между
тем, продолжал:
— Радуйся,
что в полицейском департаменте у меня друзья есть. К тому же — люди
они неглупые. Рассудили, что Иван Чернавский пока до
государственного преступника не дорос, нужно ему время дать, чтобы
дурь из головы вышла. Вот, потому и отправили тебя ко мне, как бы
под домашний арест.
Ну да, помню такое. Политически
неблагонадежных учащихся высылали из столицы по месту жительства,
под надзор родителей. Так, насколько помню, с Питиримом Сорокиным
поступили. Или, как Владимира Ильича Ульянова, будущего Ленина, под
надзор тетушки. Потом прощали, позволяли восстанавливаться в
университетах и прочее.
— Так и
что мне с тобой делать-то, а, Ваня? — спросил отец. Спросил как-то
устало, словно уже все мне простил, а теперь не знает, как
разговаривать с непутевым сыночком.
— Может,
на работу … то есть, на службу куда? — предложил я, прикидывая —
куда я могу пойти работать? В лавку приказчиком? Нет, если мой
батюшка такая шишка, то не по чину. На завод какой-нибудь? Тоже
самое, даже и хуже. Канцеляристом? Вариант, но я не знаю — сумею ли
писать? Почерк у меня разборчивый, но не более.