— На
службу, — фыркнул батюшка. — Если ты из университета уйдешь — а
тебе придется уйти, в армии станешь лямку тянуть. Тебе же двадцать
годочков, а скоро и двадцать один. Ладно, если ты б выпустился
кандидатом, тогда бы служить поменьше, да и служба где-нибудь в
столице. А теперь?
Я
попытался напрячь память. Вроде бы, после реформы 1874 года
выпускник университета должен был отслужить три месяца, а если мне
в зачет пойдет только гимназия, то полгода. Опять в армию? Но с
другой стороны, полгода как-нибудь отслужу. А заодно адаптируюсь к
нынешней реальности.
Полгода
если записывался вольноопределяющимся. А так, придется мне пахать
полтора года. Не хочу. Вслух же сказал:
— Если
призовут, пойду служить.
— Конечно
пойдешь, куда ты денешься? — усмехнулся отец. Посмотрев на пустую
рюмку, уже взялся за колокольчик, но передумал: — Авось, ефрейтора
через полгода получишь, в запас унтер-офицером выйдешь. Куда ты
потом из унтеров-то подашься?
— Так
можно экзамен на офицерский чин сдать.
— На
прапора военного времени? Можно, конечно. И даже на службе остаться
можно, если командир полка возражать не станет. Но коли экзамен на
прапорщика выдержишь, то что потом? Без военного училища и до
полковника не дослужишься. Да что там, до полковника — и капитан не
светит. Войны у нас — тьфу-тьфу-тьфу — слава Богу нет, подвижек не
будет. До самых седых волос просидишь в штабс-капитанах. А куда
годится, чтобы Чернавские в отставку выходили ниже восьмого
класса?
— Ванечка,
родной мой! — донесся до меня женский голос.
В комнату
стремительно вошла очень рослая (чуть пониже меня) и статная
женщина.
Я сразу же
подскочил, а женщина крепко обняла меня и запричитала:
— Ванюшка,
милый мой мальчик! Как же я по тебе соскучилась!
Не будешь
же отстраняться, верно? Я поневоле обнял женщину, которая плакала,
заливая мое лицо слезами и мне было страшно неудобно. Чувствовал
себя самозванцем, пытающимся втереться в доверие.
Но если
честно, кроме неловкости я ничего не чувствовал. В сущности, она
для меня совершенно чужая женщина, которую вижу впервые. Понимаю,
что она мать Ивана Чернавского, но мне-то какое до этого дело? У
меня совсем другая мама, я ее очень люблю.
Но по мере
того, как женщина меня обнимала и целовала, я начал в ответ
поглаживать ее по спине, и неуклюже бормотать: